Пилот Хаоса

— Только не я! Посмотри на этот пункт: разоружение перенасыщенной оружием системы класса Зет — да они и приблизиться тебе не дадут! — Хат передернул плечами, отчего затряслось все его квадратное тело. — Меня больше привлекает перевозка грузов — никаких неожиданностей и приличная плата.

— Гм, — Недар дотронулся до руки Палатона, останавливая его. — Впиши сюда мое имя, когда закончишь обработку.

— Ты же только что отработал свой контракт, — заметил Палатон.

— Неважно! Это как раз то, что мне нравится — как мед детям.

— Ты сгоришь.

Темные глаза Недара прищурились.

— А ты что, живешь у меня в голове? Нет? Тогда я сам решу, что мне делать.

Хат почувствовал враждебность в его тоне и вмешался:

— Но контракт еще не окончательно принят, Недар. Его еще не рассматривал Совет.

— Они примут его. Абдреликам нужно семь пилотов. Как думаешь, сколько найдется желающих на этот контракт? Совету придется давать добро всем подряд и назначать на свободные места кого попало. Впиши мое имя, Палатон. — В блестящей глубине темных глаз промелькнуло выражение, которое напомнило Палатону то, что чувствовал его незримый бахдар. Чоя настойчиво закивал головой, черные пряди волос рассыпались вокруг рогового гребня.

— Это резня.

— Нет, обычный контракт.

— Ты не сможешь вернуться в Дом. Ты будешь вынужден лететь туда, куда абдрелики пошлют тебя.

— А ты будешь тосковать по моему обществу, Палатон? — Недар обнажил в улыбке белые зубы. — Эти амфибии хорошо платят.

Палатон возразил:

— Но там масса работы. Ты только что вернулся, отработав контракт, и еще не успел отдохнуть. Ты даже не успел пройти лечение…

— Прекрати. — Вытянутая рука выдавала напряжение Недара: вены отчетливо выступили под кожей. Палатон мог бы сосчитать его пульс, глядя на них. — Я не такой, как ты, а ты — не я. Мой бахдар горит ярко. Не раздражайте меня, братья, — со злобным присвистом добавил он, и этот присвист дал Палатону понять — нет, они не братья и не могут быть ими: они самые заклятые и вечные враги. Ему часто казалось, что Недар ненавидит его. Теперь Палатон знал это наверняка. Мы ненавидим то, чего больше всего боимся.

Палатон смотрел на руку Недара, пока чоя не убрал ее, а потом продолжил работу. Когда контракт был заполнен и принят, он вписал в него имя Недара.

— Благодарю, — уже спокойно произнес Недар. Он дышал, распространяя вокруг запах выпитого ликера.

Палатон закончил работу на связи.

— Не стоит благодарности, — ответил он.

Хат вновь пожал плечами. Он переводил взгляд с одного на другого, борясь со своими привычками землянина-миротворца. Палатон опустил руку на его плечо.

— Рассматриваться контракты будут утром.

— Кем?

— Думаю, это сделает Моамеб — ведь он в отставке.

Работающим тезарам не позволялось рассматривать контракты или делать назначения ввиду возможного столкновения интересов. Недар удивленно приподнял бровь, и Палатон восторжествовал. Очевидно, Недар не знал, что болезнь Моамеба усилилась. Палатон убрал руку с плеча друга.

— День был тяжелым, братья, и я намерен закончить его в одиночку.

Он покинул комнату связи, направляясь к себе домой, в западное крыло.

В последние несколько лет, пока он был в отъезде, его комнаты пустовали. Открыв дверь, Палатон почувствовал, как изнутри пахнуло нежилью, несмотря на травы, оставленные им на случай появления моли и затхлости. Пинком Палатон перекинул через порог свою набитую сумку. Ему не понравилось выражение, замеченное в глазах Недара, поэтому сейчас первым делом Палатон подошел к маленькому овальному зеркалу, висящему над столом. Он наклонился и всмотрелся в собственное отражение.

Как и ожидалось, у него был утомленный вид — во всем виноваты вынужденные полеты и ужас оттого, что роковой день может наступить раньше, чем думалось. Неужели у Недара есть тайны, которых он опасается? Палатон зажмурил на секунду глаза, открыл их, глубоко вздохнул и произнес несколько слов, отдавая двери приказ закрыться.

На его имя пришло личное сообщение — чтобы прослушать его, Палатон присел, поглаживая пальцами затылок.

Сообщение было датировано несколькими днями назад, произнесено голосами Моамеба. Палатон прислушался, пробежал глазами печатное подтверждение и застыл в напряженном молчании.

Его мать умерла. Единственная надежда узнать истину о своем предназначении умерла вместе с ней. Как он может исполнить предназначение, почти ничего не зная о нем? И почему Моамеб ничего не сказал об этой трагедии раньше?

Глава 6

Ему снилась Скорбь. Фигуры, навечно заключенные в прозрачные гробы, вены планеты — ее каналы и озера, заполненные трупами. Их молчаливая весть, которую он пытался понять и никак не мог.

Он проснулся. Простыни облепили его роговой гребень и лицо, губы были влажными от пота. Мгновение он лежал в оцепенении. Он думал о Кедре, о том, что гораздо приятнее было бы теперь лежать в постели вместе с ней, но он не смог предложить ей, а она ни о чем не попросила.

Сон вновь увлек его. Ему снилось, как он, подобно призрачной тени, входит в Дом своей матери и проходит по нему, разыскивая ее.

Вероятно, он превратился в нее, уже мертвую, ибо шел так, что ничто в его походке не напоминало о жизни. Ауры не окружали вещи, мимо которых он проходил, цвета поблекли. Деревца в кадках во дворе, которые он всегда считал синтетическими, теперь оказались живыми — он увидел, как один из бутонов лопнул и распустился прямо на его глазах, пока он медленно шел мимо.

Его ноги бесшумно ступали по каменным и деревянным полам. Прикосновение к ним казалось ледяным. Сердце тяжело колотилось в груди, нарастал страх, что он будет пойман здесь и заперт навсегда, но Палатон напомнил себе, что это всего лишь сон, и стал надеяться на лучшее. Чоя знали о других народах, существах, которых называли «живыми мертвыми», ибо большинству их чувства не позволяли распознавать жизнь и смерть. Они не чувствовали Вездесущего Бога. Вероятно, теперь он стал одним из этих существ, чужаком в Доме родной матери.

Дверь распахнулась перед ним прежде, чем он успел толкнуть ее ладонью — как будто дерево, некогда живое и до сих пор чувствующее, не могло вынести его прикосновение. Перегнувшись вниз, с галереи, обычной в домах чоя, он услышал голоса. Треза сидела, свернувшись на большом пуфе с вышивкой на коленях, и разговаривала с незнакомым чоя. Ни один из них не слышал, как вошел Палатон.

Искусство Трезы в вышивании было общеизвестным, и Палатон узнал в полузаконченном рукоделии на ее коленях гобелен, теперь висящий во дворце императора Паншинеа. Она уколола палец, и теперь сидела, решая, оставить ли пятнышки крови на ткани и нитях, как печать страданий мастерицы, или же слизнуть рубиновую каплю и сохранить свою работу безупречной.

Она решила слизнуть каплю, осмотрела палец и произнесла:

— Я не хочу, чтобы он прошел испытания.

Палатон каким-то образом понял, что мать говорит о нем. Сидящий напротив нее чоя казался массивным из-за своих широких плеч, его тело выглядело мускулистым даже под свободной рубашкой — его мышцы перекатывались и вздувались под тканью от движений.

— Здесь возможен только один результат из Двух.

Ее лицо стало упрямым.

— Но тем не менее вы захотите это узнать. Если я не скажу вам, кто его отец, вы попытаетесь выяснить все, что только сможете.

— Испытания всего лишь выявят его способности, — с таким же упрямством настаивал чоя, и удивленный Палатон понял, что это его дед, чоя, которого он всегда считал более старым. Но этот чоя был в расцвете своих лет, его голоса грохотали низко и густо: — Если он будет принят в школу тезаров, у него появится надежда, даже если ты сохранишь молчание.

Мать задумчиво сделала три стежка. Когда она вновь подняла голову, от ее печали не осталось и следа.

— У меня нет выбора, — произнесла она. — Молчание — это мое единственное спасение. И если вы считаете, что его единственным спасением будет его бахдар, так тому и быть. Он так молод…