2312

Кто-то из группы сказал, что оленей много, потому что кошек еще мало, и Свон задала несколько вопросов на этот счет. Варам понял, что соотношение хищник-добыча постоянно и волнообразно меняется, подчиняясь определенному ритму, а хищники опережают добычу или отстают от нее на четверть цикла; были и другие затруднения, но из разговора Варам не понял, в чем они заключаются.

Закончив беседу, Свон повела его по улице к городу.

— Значит, они знают, что ты создавала этот террарий, — сказал на ходу Варам.

— Да, странно, что кто-то еще помнит. Я сама с трудом вспоминаю.

— Значит, ты была экологом?

— Дизайнером. Очень давно. По правде сказать, то, что я делала, мне по большей части не нравится. Слишком много «Вознесения». Террарии нужны для сохранения видов, исчезнувших на Земле. Не знаю, о чем я думала. Но людям, которые здесь живут, я этого не скажу. Они здесь, это их дом.

Они прошли по кривизне цилиндра дугу в несколько градусов. Облако, которое стояло над головой на закате, застилая, окутывая землю оранжевой шалью, теперь обогнуло цилиндр и погрузило их в туман. В мглистых сумерках предметы теряли очертания, и местность вокруг стала неразличимой; огни на другой стороне горели расплывчатыми звездами. Мир казался теперь совсем иным, скорее внешним, чем внутренним.

Варам рассказал, что записался на мытье посуды в ресторане Дома Сатурна, поэтому они вернулись в поселок Сливовое Дерево и поели в ресторане. Свон еще не определилась с работой; она призналась, что редко это делает. Она сделалась тихой и рассеянной, глядела в окно, потом изучала зал ресторана, совершая при этом мелкие движения — притопывая по полу или сводя кончики пальцев. За едой она не проронила ни слова. Несомненно, еще горюет по Алекс. Варам, сам переживавший утрату, мог только молча сочувствовать. Но вот она наклонила голову и сказала:

— Перестань со мной разговаривать, я не хочу тебя слышать.

— Что? — спросил Варам.

— Прости, — ответила Свон. — Я со своим квакомом.

— Можешь заставить его говорить вслух?

— Конечно, — сказала Свон. — Полина, говори.

— Меня зовут Полина, — послышалось где-то справа от головы Свон. — Я преданный Свон квантовый компьютер.

Голос, чуть невнятный, походил на голос самой Свон, только шел словно бы из маленьких Спикеров на ее коже.

Свон скорчила гримасу и принялась за суп. Варам невозмутимо сосредоточился на еде. Наконец Свон недовольно сказала:

— Ладно, разговаривай с ним сама!

Голос сбоку от ее головы произнес:

— Я так поняла, вы направляетесь в систему Юпитера.

— Да, — осторожно ответил Варам. Если Свон поручила квантовому компьютеру говорить вместо себя, едва ли это добрый знак. Но Варам не совсем понимал, что происходит.

— Какого типа у тебя искусственный интеллект? — спросил он.

— Я квантовый компьютер модели «Церера-21966».

— Понятно.

— Один из самых первых и слабых квакомов, — сказала Свон. — Просто кретинка.

Варам задумался. Спросить: «Насколько ты умна?» — не слишком вежливо. К тому же мало кто способен на такое ответить.

— О чем ты любишь думать? — предпочел спросить он.

— Я создана для информативной беседы, — ответила Полина, — но обычно не могу пройти тест Тьюринга. Хочешь сыграть в шахматы?

Варам рассмеялся.

— Нет.

Свон смотрела в окно. Варам, немного подумав, снова сосредоточился на еде. Требовалось много риса, чтобы приглушить острый вкус чили в блюде.

Свон с горечью сказала:

— Ты настаиваешь на вмешательстве, настаиваешь на разговоре, настаиваешь на том, чтобы притворяться, будто все нормально.

Голос компьютера отозвался:

— Анафора — один из слабейших риторических приемов, на деле простое повторение.

— Ты жалуешься на то, что я повторяюсь? Сколько раз ты разбирала это предложение, десять триллионов?

— Столько не требуется.

Тишина. Обе как будто завершили разговор.

— В тебе заложены знания риторики? — спросил Варам.

— Да, это полезный аналитический инструмент, — ответил голос квакома.

— Пожалуйста, приведи пример.

— Используя экзергазию, синафроизм и инкремент в одном перечислении, мне кажется, ты дала пример применения всех трех приемов в одной фразе.

Свон фыркнула.

— Как это, Сократ?

— Экзергазия — это использование разных фраз для выражения одной и той же мысли, синафроизм — накопление путем перечисления, инкремент — нагромождение пунктов для доказательства. Всеми этими приемами достигается одно и то же.

— Что ты возразила бы против этого? — спросила Свон.

— Что я излишне переоцениваю тебя, считая, что ты используешь много приемов, тогда как на деле ты используешь один метод: все это едино, разницы нет.

— Ха-ха, — саркастически сказала Свон.

Варам с трудом удержался от смеха.

Кваком продолжал:

— Можно сказать, что классическая система риторики — ложная таксономия, своего рода фетишизм…

— Хватит!

Наступила тишина.

— Пойду поработаю на кухне, — сказал Варам, вставая.

Немного погодя она пришла к нему и стала вынимать посуду из машины, глядя в окно на туман. Нашлась бутылка вина, и она налила себе стакан. Вараму влажный звон посуды на кухне всегда казался музыкой.

— Скажи что-нибудь! — приказала она наконец.

— Я думаю о гепардах, — удивленно ответил он, надеясь, что она говорит с ним, ведь здесь больше никого не было. — Ты часто их видела?

Никакого ответа. Они закончили с посудой и вымыли столы, потратив на это немало времени. Свон что-то бормотала: похоже, снова спорила со своим квакомом. Один раз натолкнувшись на Варама, она сказала:

— Послушай, почему ты такой копуша?

— А ты почему такая шустрая?

Конечно, для тех, у кого в голове кваком, характерна такая нервная подвижность; но объяснить им это невозможно, а Свон казалась хуже прочих. К тому же, возможно, она все еще горевала и ей стоило отвлечься. Она опять не ответила, просто сорвала фартук и вышла в туман. Варам от двери посмотрел ей вслед: Свон вдруг свернула к костру в центре площади, вокруг которого танцевали. А когда ее фигура превратилась в силуэт на фоне огня, он увидел, что она тоже танцует.

Привычки начинают формироваться сразу же, как появляются первые повторения. Затем наблюдается тяга к повторам, оттого что создаются шаблоны защиты, линии укреплений против времени и отчаяния.

Варам прекрасно это сознавал, поскольку сам многажды переживал упомянутый процесс; поэтому в путешествиях он следил, что делает, искал эти самые первые повторения, способные задать новый шаблон в данный момент его жизни. Иногда человек совершает поступок случайный, непредвиденный и не слишком удачный для того, чтобы на его основе возникла привычка. Тут необходим поиск, иными словами, проверка разных возможностей. Это своего рода междуцарствие, особый момент перед формированием привычки, время случайных поступков. Время отсутствия кожи, прямое восприятие, бытие-в-мире.

На его вкус, такие моменты возникали чересчур часто. Почти все террарии, предлагающие полеты по Солнечной системе, движутся очень быстро, и все равно полет часто занимает недели. Чересчур много времени на то, чтобы бесцельно бродить, чересчур легко соскользнуть в умственное оцепенение. Такие периоды приводят к возникновению новых направлений в науке или искусстве в поселениях возле Сатурна. Но для Варама подобная гебефрения была опасна, это он установил на долгом, болезненном личном опыте. Слишком часто в его прошлом безмысленность ставила под угрозу основы его существования. Ему требовался порядок, план, требовались привычки. В обнаженности момента отслоения, в напряженности этого опыта кроется ужас — страх перед тем, что из прежнего смысла так и не возникнет новый.

Конечно, никогда нельзя доподлинно повторить что-либо, это было ясно еще до Сократа — Гераклит с его «нельзя дважды войти в одну и ту же реку» и прочее. Поэтому привычка не бывает подлинно итеративной, повторяющейся, а только псевдоитеративной. Иными словами, распорядок дня может быть тем же, но мелкие события, наполняющие день, все равно будут немного различаться. Таким образом, устоявшийся порядок и внезапность существуют одновременно, и для Варама самое желанное состояние — жить в псевдоитеративности, в псевдоповторяемости. Но псевдоитеративность должна быть хорошей, интересной, напоминающей произведение искусства. Каким бы коротким ни был полет, какими бы скучными ни оказались террарий и люди в нем, важно было придумать проект и взяться за него, вкладывая в это всю силу воли и воображения. Как ни крути, жизнь на борту — все равно жизнь. И нужно ценить каждый ее день.