Лавина
Лавина читать книгу онлайн
Нил Стивенсон. Автор, которого сам Уильям Гибсон называл не иначе как «самым крутым фантастом Америки». Постмодернист, антиутопист и киберпанк «в одном флаконе». Попросту – ТАЛАНТ!
Перед вами – «Лавина».
Жутковатая и отчаянная история двух миров – «внешнего», расколотого на сотни мелких государств, и «виртуального» – объединенного в компьютерную Метавселенную.
ТАМ – лучше. Но необходимо соблюдать жесткие «правила игры»…
ЗДЕСЬ – проще. Вот только убить могут вполне по-настоящему…
Но ни ЗДЕСЬ, ни ТАМ не прекращается война за «Лавину» – наркотик счастья в мире «внешнем» и старейший из вирусов, какой угрожал когда-нибудь миру «виртуальному»!
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Это перевод Кремера.
– Но это же история. Я думал, нам-шуб – заклинание.
– Нам-шуб Энки – одновременно и история, и заклинание, – отвечает Библиотекарь. – Самореализующееся художественное произведение. Лагос полагал, что в своей исходной форме, на которую только намекает перевод, оно производило то действие, какое описывает.
– Ты имеешь в виду, изменяло речь в устах людей?
– Да, – кивает Библиотекарь.
– Но ведь это же история Вавилонской башни, так? – говорит Хиро. – Все говорили на одном языке, а потом Энки изменил их наречия так, что они перестали понимать друг друга. Наверное, это и легло в основу библейской легенды о Вавилонской башне.
– В данном помещении содержится ряд карточек, прослеживающих данную взаимосвязь, – соглашается Библиотекарь.
– Ранее ты уже упоминал, что все говорили на шумерском. А потом вдруг все его разом забыли. Он просто исчез, как динозавры. И нет данных о геноциде, что объяснило бы, как это произошло. Что укладывается в историю о Вавилонской башне и в историю с нам-шуб Энки. Лагос считал, что Вавилон на самом деле имел место?
– Он был в этом убежден. Его действительно тревожило огромное число существующих на земле языков. На его взгляд, их просто слишком много.
– Сколько?
– Десять тысяч. Во многих частях света можно встретить народы одной этнической группы, живущие в сходных условиях на расстоянии нескольких миль друг от друга и говорящих на языках, которые не имеют между собой ровным счетом ничего общего. И это не единичный случай, такое наблюдается повсеместно. Многие лингвисты пытались понять «эффект Вавилона», найти ответ на вопрос, почему человеческие языки имеют тенденцию к фрагментации, а не к конвергенции в общее наречие.
– На данный момент нашел кто-нибудь ответ?
– Вопрос глубокий и сложный, – говорит Библиотекарь. – У Лагоса была своя теория.
– Да?
– Он полагал, что такое историческое событие, как Вавилонское столпотворение, действительно имело место. Оно случилось в конкретном месте и в конкретное время и совпало с исчезновением шумерского языка. До Вавилона/Инфокалипсиса существовала тенденция к конвергенции языков. А после у языков появилась тенденция к дивергенции, к тому, чтобы становиться взаимно непонятными… эта тенденция, говоря его словами, сходна со змеей, обвившей ствол мозга человека.
– Единственное объяснение…
Хиро умолкает, не желая произносить этого вслух.
– Да? – подстегивает Библиотекарь.
– Феномен, который охватил население, изменяя разум людей таким образом, что они утратили способность воспринимать шумерский язык. Вроде вируса, который переходит с одного компьютера на другой, сходным образом повреждая каждую машину на своем пути. Обвивая спинной мозг.
– Лагос посвятил этой гипотезе много времени и сил, – говорит Библиотекарь. – Он считал нам-шуб Энки нейро-лингвистическим вирусом.
– Так этот Энки был реальной исторической личностью?
– Возможно.
– И Энки создал этот вирус и распространил его по всему Шумеру с помощью подобных табличек?
– Да. Была обнаружена табличка, содержащая письмо к Энки, в которой писец жалуется на нечто подобное.
– Письмо Богу?
– Да. Оно написано Син-саму, писцом. Он начинает с восхваления Энки и заверения в преданности. Затем писец жалуется:
После новых описаний своих бед писец заканчивает так: