Зеркальные очки

Со скрипом начало поворачиваться колесо ручного затвора одного из люков. Наконец с глухим стуком люк открылся — и внутрь заглянула Татьяна. Она застенчиво улыбалась.

— Сантехника освободили? — спросил полковник, отпуская баллон.

— Стойко и Уманский договариваются с охранниками. — Она стукнула кулаком об открытую ладонь. — Гришкин готовит посадочные модули.

Королев последовал за нею в следующий стыковочный отсек. Стойко уже помогал сантехнику выбраться из люка, который вел в казармы. Никита был бос, лицо его поросло неопрятной щетиной. За ним следовал метеоролог Уманский, таща за собою безвольное тело солдата.

— Как вы, Никита? — спросил Королев.

— Трясет. Они держали меня на «ужасе». Дозы небольшие, но мне хватило поверить, что разгерметизация настоящая.

Из ближайшего к Королеву «Союза» выплыл Гришкин. За ним на нейлоновом тросе тянулся шлейф из приборов и инструментов.

— Все спускаемые аппараты в норме. Сбой вывел их в автоматический режим. Я подкрутил отверткой систему дистанционного управления, так что с Земли вмешаться не смогут. Как ты, Никита? — спросил он Сантехника. — Готов к экстренной посадке в Центральном Китае?

Тот вздрогнул, поморщился и затряс головой.

— Я не говорю по-китайски.

— Вот тебе транскрипция. — Стойко протянул распечатку. — Это означает: «Я ХОЧУ СДАТЬСЯ. ПРОВОДИТЕ МЕНЯ В БЛИЖАЙШЕЕ ЯПОНСКОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО».

Никита улыбнулся и взъерошил жесткие от пота волосы.

— А вы сами что будете делать? — спросил он.

— Думаешь, только для тебя стараемся? — Татьяна скорчила рожу. — Позаботься, чтобы вся распечатка попала к китайцам. У каждого из нас есть копия. Пусть весь мир узнает, что Советский Союз собирается сделать с Юрием Васильевичем Королевым, первым человеком на Марсе.

Она послала Сантехнику воздушный поцелуй.

— А что нам делать с Филипченко? — спросил Уманский.

Около щеки находящегося без сознания солдата парили несколько капелек спекшейся крови.

— Почему бы вам не взять подонка с собою? — предложил Королев.

— Поехали, говнюк. — Никита схватил Филиппенко за пояс и закинул в «Союз». — Я сделаю тебе самое большое одолжение в твоей жалкой жизни.

Королев наблюдал, как Стойко и Гришкин задраивают за ними люк.

— Где Романенко и Валентина? — спросил он, поглядывая на часы.

— Здесь, мой командир. — Валентина выглянула из другого «Союза», светлые волосы окутали ее лицо. — Мы тут… проверяли оборудование, — хихикнула она.

— У вас будет достаточно времени в Токио, чтобы заняться этим, — резко сказал полковник. — Через несколько минут поднимут перехватчики в Ханое и Владивостоке.

Из люка вытянулась голая, мускулистая рука Романенко и увлекла ее обратно. Стойко и Гришкин задраили люк.

— Космическая идиллия. — Татьяна сделала вид, что плюется.

Космоград содрогнулся от глухого удара, это отчалил Никита со все еще бесчувственным Филипченко. Ухнуло еще раз — отошел «Союз» с любовниками.

— Пойдем, дружище Уманский, — позвал Стойко. — Всего хорошего, полковник! — Двое скрылись в коридоре.

— Я с тобой. — Гришкин улыбнулся Татьяне. — Ты — пилот, в конце концов.

— Нет, — возразила она, — поодиночке. Это увеличит наши шансы. С управлением справится автоматика, просто ничего не трогай.

Она помогла молодому человеку забраться в последний «Союз», присоединенный к этому стыковочному отсеку.

— Пойдем на танцы, Таня, — пригласил Гришкин, — когда доберемся до Токио.

Она задраила люк. Снова глухой удар — Стойко с Уманским отчалили от соседнего стыковочного отсека.

— Ступайте, Татьяна, — поторопил Королев. — Быстрее. Не хотелось бы, чтобы вас подстрелили над нейтральными водами.

— И вы останетесь один на один с врагами, полковник?

— Когда вы улетите, им незачем будет тут задерживаться, — объяснил он. — А для того чтобы Кремль поимел совесть оставить меня в живых, нужна огласка.

— Что мне говорить в Токио, полковник? Вы хотите что-нибудь передать?

— Скажите им… — В голову лезли тысячи штампов хотелось истерически рассмеяться, так все они соответствовали ситуации: «Один шажок человека…», «Мы пришли с миром…», «Пролетарии всех стран…» — Скажите просто, что мне нужен космос, — тут он сжал свое птичье запястье, — до самого мозга костей.

Она обняла Королева и выплыла из помещения.

Ему осталось только ждать в одиночестве стыковочного отсека. Тишина действовала на нервы: системный сбой вырубил и систему вентиляции, под гул которой он прожил двадцать лет. Наконец он услышал, как отошел Татьянин «Союз».

Кто-то приближался по коридору. Это оказался Ефремов, неловко передвигавшийся в скафандре. Королев улыбнулся.

Через поликарбонатовый шлем можно было разглядеть, что политрук снова надел официальную маску безликости, хотя и избегал встречаться глазами с Королевым. Направлялся он в канонирскую.

— Нет! — крикнул Королев.

Взвыла сирена боевой тревоги.

Люк в канонирскую был открыт. Полковник приблизился и увидел, как солдаты внутри рефлекторно исполняют движения, втравленные в них до автоматизма за годы муштры. Как они, облаченные в громоздкие скафандры, пристегиваются широкими ремнями к своим креслам возле управляющих консолей.

— Не делайте этого! — Королев вцепился в грубую, гармошкой, ткань скафандра Ефремова.

С жалобным стаккато завелся один из ускорителей частиц. На экране зеленое перекрестие накрыло красную точку.

Ефремов снял шлем и спокойно, не меняясь в лице, отвесил полковнику шлемом увесистую затрещину.

— Прикажите им остановиться! — Королев почти плакал. Стены содрогнулись, орудие с резким хлестким звуком выпустило луч.

— Ваша жена, Ефремов! Она же там!

— Выйдите вон, полковник! — Ефремов сжал больную руку противника и кулаком в перчатке двинул Королева в грудь, тот вскрикнул. — Вон!

Королев бессильно барабанил по скафандру кагэбэшника, пока его выпихивали в коридор.

— Даже я, полковник, обязан исполнять армейские приказы. — Лицо Ефремова осунулось, привычная маска исчезла. — Подождите тут, пока все закончится.

В этот момент Татьянин «Союз» протаранил казарменные отсеки и батарею излучателей. В прямом солнечном свете за долю секунды, словно на фотопленку, мозг зафиксировал отпечатки катастрофы: вот сжимается и растрескивается, как жестянка под каблуком, канонирская; вот отлетает от пульта управления обезглавленное тело солдата; вот Ефремов пытается что-то сказать, его волосы поднялись вверх, в то время как воздух вырывается из-под снятого шлема. Две тонкие струйки крови брызнули из носа Королева, гул уходящего воздуха сменился гулом внутри головы.

Последним, что запомнил полковник, был лязг захлопывающегося люка.

Он очнулся в темноте, с раскалывающейся головой, и сразу вспомнил институтские лекции. Опасность сейчас была не меньшей, чем при самой разгерметизации: бурлил, вызывая невыносимо-острую, раздирающую боль растворенный в крови азот…

Королев оценивал ситуацию отстраненно, с чисто академической точки зрения. Он повернул рукоятку запора люка лишь из неуместного чувства noblesse oblige. [83]Работа казалась исключительно тяжелой, хотелось уйти в музей и заснуть.

Микротрещины он еще мог замазать, но с системным сбоем оставалось только мириться. Вдобавок был огородик Глушко. Овощи и хлорелла не дадут ему умереть от голода и удушья. Модуль связи погиб вместе с канонирской и казармами, его оторвало от станции при самоубийственном таране. Королев предполагал, что удар изменил орбиту Космограда, но никак не мог вычислить, когда же комплекс войдет в атмосферу Земли. Самочувствие оставляло желать лучшего, и полковник почему-то опасался, что умрет еще до этой прощальной вспышки.

Он проводил бесконечные часы в музее, крутя архивные видеозаписи. Подобающее занятие для Последнего Человека в Космосе, в прошлом — Первого Человека на Марсе.