Квантовый вор

Она поднимает голову и хмурится. Ее гевулот приоткрыт ровно настолько, чтобы можно было заметить неприветливое выражение ее угловатого гордого лица. От этого оно почему-то кажется еще более привлекательным.

— Да?

Мы обмениваемся краткими приветствиями через гевулот. Программа гогол-пиратов ищет лазейки, но пока ничего не находит.

Вместе с «Перхонен» мы просматривали агоры и общедоступную экзопамять, и после нескольких часов работы наконец-то оно: неожиданно отчетливое воспоминание о девушке, целеустремленной походкой пересекающей агору. На ней аккуратная бежевая юбка и блузка, и в отличие от большинства марсиан, лица которых застывают неподвижной маской, стоит им попасть на всеобщее обозрение, Раймонда кажется очень серьезной и погруженной в свои мысли.

Днем раньше я под другой личиной украл у нее один листок с нотами. И теперь протягиваю его ей.

— Мне кажется, это ваше.

Она растерянно кивает:

— Благодарю вас.

— Должно быть, вы обронили его накануне. Я нашел лист на земле.

— Очень кстати, — говорит она.

Она все еще настороже: ее гевулот скрывает даже имя, и если бы я заранее не изучил ее лицо, то забыл бы его сразу же по окончании нашего разговора.

Она живет где-то на окраине Пыльного района. Занимается чем-то, связанным с музыкой. Ведет размеренную жизнь. Ее гардероб скромен и консервативен. Мне все это почему-то кажется странным: противоречит улыбке, запечатленной на снимке. Но за двадцать лет многое могло измениться. Возможно, она недавно побывала в состоянии Спокойной — обычно это побуждает молодых марсиан с особым старанием накапливать Время.

— Знаете, это очень хорошо.

— Простите?

— Музыка. Ноты записаны в аналоговой форме, и я не удержался и просмотрел их. — Я предлагаю ей фрагмент гевулота. Она принимает его. Есть!

— Меня зовут Рауль. Извините за настойчивость, но я долгое время искал повод поговорить с вами.

Это не сработает, шепчет мне «Перхонен».

Обязательно сработает. Женщина никогда не может устоять перед изящной речью. Таинственный незнакомец на садовой скамье. Ей это нравится.

— Что ж, я рада, что вы его нашли, — говорит она.

И приоткрывает еще часть гевулота: у нее есть парень. Проклятье. Но мы еще посмотрим, сможет ли он помешать.

— Кто-то сделал вам заказ? — Еще один блок гевулота. — Прошу прощения за назойливость. Мне просто любопытно. А что это?

— Опера. На тему Революции.

— А, понятно.

Она встает.

— Мне пора на занятие с учеником. Была рада с вами познакомиться.

Вот, пожалуйста, говорит «Перхонен». Костер не разгорелся.

Ее аромат — с оттенком хвои — проникает прямо в мой мозжечок и пробуждает воспоминание о воспоминании. Мы танцуем на стеклянном полу какого-то клуба в Чреве до самого рассвета. Так проходила наша первая встреча?

— У вас там небольшая проблема с фрагментом а-капелла, — говорю я. Она в замешательстве молчит. — Я могу подсказать, как это исправить, если вы согласитесь со мной поужинать.

— Почему я должна принимать ваши советы? — спрашивает она, забирая у меня листок с нотами.

— Это не совет, а просто предложение.

Она изучающе смотрит на меня, и я демонстрирую лучшую из своих улыбок. Я немало времени провел перед зеркалом, привыкая к новому лицу.

Раймонда закладывает прядь темных волос за ухо.

— Хорошо. Вы меня убедили. Но место встречи я выберу сама. — Она посылает мне фрагмент разделенного воспоминания с указанием местечка возле мемориала Революции. — Ждите меня там в семь часов.

— Договорились. Как, вы сказали, ваше имя?

— Я этого не говорила, — отвечает она и уходит вдоль детской площадки, постукивая каблуками по тротуару.

В то время как вор ищет в городе свою любовь, Миели пытается заставить себя допросить василева.

Пуля гостгана — не больше булавочной головки — обладает достаточной компьютерной мощностью, чтобы овладеть человеческим разумом. Миели заключает ее в сапфировый футляр, обеспечивающий состояние дремоты, и подбрасывает на ладони, все еще не привыкнув к гравитации. Даже этот крошечный предмет имеет вес, словно неудача: ее ладонь снова и снова ощущает легкие удары.

Это война, говорит себе Миели. Они ее начали. Что еще мне остается делать?

Гостиничная комната кажется ей слишком маленькой, слишком тесной. И неожиданно для себя Миели выходит в город, все еще с зажатой в руке пулей, и шагает по уже знакомому Устойчивому проспекту, довольно пустынному в полдень.

Ее волнение, возможно, обусловлено биотической связью с вором. После его попытки скрыться Миели не осмеливается ее подавлять, особенно сейчас, когда вопреки своему желанию согласилась дать ему возможность изменять внешность и ментальный облик. Поэтому Миели все время ощущает его эмоции, словно мучается от воображаемого зуда.

Она останавливается, чтобы съесть насыщенную и ароматную пищу, поданную молодым парнем, не перестающим улыбаться и забрасывать ее фрагментами разделенных воспоминаний с непристойными предложениями, пока она не закрывается гевулотом и не сосредоточивается на еде. Блюдо под названием cassoulet [38] вызывает неприятное чувство тяжести.

— Как там дела? — спрашивает она у «Перхонен».

Он только что уговорил ее на первое свидание, отвечает корабль.

— Прекрасно.

Похоже, ты не слишком обрадовалась. Это не профессионально.

— Мне надо некоторое время побыть одной. Присмотри за ним вместо меня.

Конечно. Хотя ты и сама могла бы за ним последить. В качестве развлечения.

Миели отключает связь. Развлечение. Она идет дальше, стараясь подражать легкой походке одетых в белое марсиан и жалея, что не имеет возможности снова летать. Спустя некоторое время небо кажется ей слишком большим. Ближайшее здание похоже на какой-то храм, и она входит внутрь, надеясь найти спокойное пристанище.

Миели не знает, какому божеству здесь поклоняются, и не имеет желания это выяснять. Но высокий сводчатый потолок напоминает ей о просторных храмах Ильматар в Оорте, о ледяных пещерах, посвященных богине воздуха и простора. Поэтому ей кажется вполне уместным пропеть негромкую молитву.

Покаянная молитва наводит на мысли о доме и о Сюдян, и от этого ей становится легче. Еще некоторое время Миели сидит молча, а затем возвращается в отель, затемняет окна и достает из футляра пулю.

— Просыпайся, — приказывает она разуму василева.

Где? А…

— Привет, Анна.

Это ты.

— Да. Слуга Основателя.

Разум василева смеется. Миели дает ему голос, но не детский, а настоящего василева — мужской, плавный и низкий. Ей почему-то так легче.

— Это был не Основатель. Но достаточно умный, чтобы нас обмануть. Но это не Чен и не Читрагупта, — говорит разум.

— Речь идет не о нем, — шепчет Миели. — С тобой покончено. Ты являешься препятствием для достижения Великой Всеобщей Цели. Но из милосердия я даю тебе возможность перед Забвением свободно и добровольно высказаться, чтобы искупить свою вину.

Василев снова смеется.

— Мне наплевать, на кого ты работаешь, ты всего лишь слуга. К чему тратить слова на изучение моего разума? Спиши его в расход и не трать время Основателя на болтовню.

Миели с отвращением лишает василева голоса. Затем вызывает из своего метамозга гогола-хирурга и приказывает ему приступать к делу. Он запирает разум в «песочницу» и начинает резать: он отделяет высшие функции сознания, вознаграждающие и наказывающие. Процесс напоминает работу скульптора — с той лишь разницей, что это не поиски определенного образа в камне путем отсечения, а разделение на части и формирование из них чего-то нового.