Кремниевое небо

— Не стоит подходить ближе. Поговорим пока так.

— Ты чего-то боишься? — спросил Мышонка Филип.

— Уж точно не тебя, — усмехнулся Мышонок. — Просто так нам друг друга слышно и видно. И мне больше уверенности, что ты не приготовил каких-нибудь сюрпризов, как в прошлый раз. Итак, ты меня искал. Долго и упорно. Вот нашел. Что дальше?

— Если говорить коротко, то я предлагаю тебе, настоящему тебе, помочь нам отыскать все интеллектуальные системы, созданные доктором Швейцем. Сам он уже мертв, точнее, уничтожен, но я знаю, что он успел разработать. Ты должен понимать…

— Ты считаешь, что убил его, — перебил его Мышонок. — Не знаю, возможно, так оно и есть. Но тогда ты нанес удар и по мне. Ты знаешь, отчего Ицки покончила с собой? Швейц перестал работать с ней, и она не перенесла его отсутствия. И ты хочешь, чтобы и я стал таким, как раньше?! — Мышонок уже почти кричал. — Слабым и беспомощным?!

Бука поняла, что Мышонок собирается убить Филипа, а затем, возможно, и ее саму. Время опять замедлилось, как и в первый раз, когда Мышонок стрелял в нее. Бука отчетливо, во всех деталях увидела, как Мышонок отпустил столб, за который держался, и вытащил из кармана знакомого ей кожаного плаща пистолет. По светлому металлу ствола пробежал блик света от фонаря, когда медленно-медленно, как во сне, Мышонок повел пистолет по направлению к Филипу, и Бука даже не удивилась, когда обнаружила, что она сама уже вынула из кармана свой пистолет. Мышонок, конечно, увидел это и тут же навел свой пистолет на Буку. Все это время Филип стоял чуть в стороне от Буки и просто не успевал за событиями. Он начал двигаться, но слишком уж медленно, для него время текло в обычном темпе. Бука вся сжалась внутри в ожидании выстрела, но Мышонок почему-то не стрелял. В его взгляде читалось что-то вроде смятения, было такое ощущение, что он зацепился за Буку глазами и пытается что-то вспомнить. Бука, пока длилась эта заминка, успела-таки вытянуть руку и шевельнула указательным пальцем. Спусковой крючок подался неожиданно легко, пистолет рявкнул, и руку Буки подбросило вверх.

Пуля ударила Мышонка в левое плечо, заставив его развернуться и потерять равновесие. Время все так же не спешило возвращаться к своему нормальному темпу, и Бука видела, как Мышонок долго-долго падал с моста. Как только он скрылся за полотном моста, время возобновило свой нормальный ход. Бука подбежала к перилам и посмотрела вниз. Увы, под мостом было слишком темно, и ничего рассмотреть было нельзя. Филип подошел к ней и тронул за руку.

— Все кончилось.

В желтом лондонском такси Филип с Букой сидели рядышком на заднем сиденье. После той ночи, когда они вернулись в гостиницу, Филип начал сразу звонить куда-то, а Бука села в кресло, сложила руки на столе и уткнулась в них лбом. На душе было как-то опустошенно. Даже плакать не хотелось. Так она и сидела, пока Филип звонил то одному человеку, то другому, а потом неожиданно для самой себя под голос Филипа она заснула. Проснулась от того, что Филип поднял ее на руки и понес к кровати. Он положил ее на перину как есть, в джинсах и свитере, поправил подушку под головой и сказал, что теперь, когда все кончилось, он рассекретился, ему перевели деньги, и сейчас он пойдет снимет для себя другой номер, а Бука пусть спит здесь.

— Не надо, — сонным голосом сказала Бука. — Не первый раз ведь, места обоим хватит. И… — она запнулась, — мне не хочется сейчас оставаться одной.

Филип не сказал ни слова. Выключил свет, завозился в темноте (Бука по звуку поняла, что он снимает носки) и в брюках и рубашке лег на другой край кровати. Бука повернулась к нему лицом, уткнулась лбом в плечо. Тут и пришли слезы. Все время, пока она не заснула, Филип гладил ее по голове и шептал что-то успокаивающее.

Утром они позавтракали (апельсиновый сок, тосты с маслом и яичница — консервативнее не придумать), и Филип вызвал такси, чтобы обоим доехать до аэропорта Хитроу. Там и должны они будут разлететься в разные стороны. Чемоданы Филип положил в багажник, а затем сел на заднее сиденье, где уже сидела Бука. В полном молчании они ехали по осеннему Лондону.

Когда они остановились перед светофором, Бука вспомнила карту района, через который они сейчас проезжали. Еще . три перекрестка, и машина выйдет на прямую трассу до аэропорта. Всего три перекрестка. В этот момент слева от машины появился велосипедист. Бука повернулась налево, и через стекло двери увидела, как молодой парень в сером обтягивающем комбинезоне, сидящий в седле велосипеда, замедляет ход, наклоняется над своим рулем и поворачивает голову к ней. Время вдруг почти остановилось. Бука успела рассмотреть синий обтекаемый шлем велосипедиста, непрозрачные солнцезащитные очки, цвет которых шел от красного по краям к фиолетовому у переносицы, минуя по пути все цвета радуги, и поняла, что он приехал по ее душу. Она отчетливо представила, как велосипедист сейчас достанет пистолет, выстрелит два раза в боковое стекло такси и уедет. Бука сжалась в ожидании, но парень в радужных очках отвернулся от машины, нажал на педали и уехал вперед, лавируя между машинами. Бука проводила его взглядом до перекрестка, к которому оп подъехал как раз в тот момент, когда светофор переключился на зеленый свет, а затем ее правая кисть сжала левую руку Филипа.

— Возьми меня с собой, — сказала Бука. — Пожалуйста.

Посланник

Зима в Вашингтоне для Буки была непривычно мягкой. Во второй половине декабря температура была такой, как в октябре. В нормальном европейском октябре, конечно. Но Бука еще не успела соскучиться по настоящей зиме, которой в округе Колумбия не бывает. Филип, конечно, говорил ей, что здесь иногда выпадает снег, но даже он соглашался, что по сравнению с европейской зимой, не говоря уже о русской, зима в Вашингтоне намного теплее. До наступления Рождества осталось всего полторы недели, а температура еще не доходила до минусовой отметки.

Филип взял Буку с собой в Вашингтон, где и располагалась штаб-квартира ЦЕРТа. Уже почти три месяца они жили вместе. Но если Филип практически целыми днями пропадал в своем офисе, оставляя для отдыха лишь выходные, то Бука днем была предоставлена сама себе. В новом городе, в новой жизни дни проходили быстро. Иногда она устраивала себе долгие прогулки по городу. Вашингтон действительно был столицей государства, но при этом был заметно спокойнее, чем Эл-Эй или Нью-Йорк, куда Бука с Филипом выезжали на уик-энды два или три раза.

Вот и сегодня, в середине рабочего дня, когда Бука вышла прогуляться в один из парков, расположенных практически в центре города, людей в нем было немного. Две молодые негритянки в ярких куртках с колясками вывезли на прогулку своих грудных детей. Белая девушка в светло-сером пальто сидела на скамейке, читая какую-то толстую книгу. Студентка, видимо. Какой-то мужчина в спортивном костюме трусцой бежал по дорожкам парка. Поздновато для утреннего джоггинга, но каждый сам решает, когда у него наступает утро. На лавочке напротив студентки сидел мужчина в черном плаще. Голову он наклонил вниз, и черная шляпа на его голове закрывала лицо. Когда Бука проходила мимо него, он вскинул голову, и сердце Буки зачастило от страха. На нее смотрел человек, который погиб от ее рук. На нее смотрел Мышонок.

Бука попятилась назад, но Мышонок предупреждающе вскинул руки, повернув их ладонями к ней:

— Лариса, подожди! Мне надо всего лишь поговорить!

Бука остановилась.

— Видишь, я не двигаюсь, я не вооружен, — продолжил Мышонок, не вставая со скамейки и держа руки на виду. — Мне просто надо поговорить.

— Ты не сердишься на меня? — Бука понимала, что вопрос прозвучал совершенно по-идиотски, но не смогла его иначе сформулировать. Потрясение от неожиданной встречи все же было слишком велико.

— Милая, я же люблю тебя. Как я могу сердиться на тебя?

— Раньше ты говорил совсем другое.

— За последнее время многое изменилось, — Мышонок пожал плечами. — Поэтому нам и надо поговорить. Впрочем, не только нам с тобой. Я бы хотел поговорить и с Филипом, и с его боссом. Мне надо очень многое сказать самым разным людям.