Пионерск (СИ)

— Что? — Ольга дергается так, будто ее приговорили к сожжению у костра святой инквизиции.

— Что?! — а это уже я, похоже.

— Вы сами говорили, что её код испорчен. По правилам «Пионерска», важны только ее поведенческие паттерны, информация, находящаяся внутри, а сама девушка личной ценности не имеет и подлежит утилизации. Стирание памяти, запись новой личности. Я предлагаю другой выход.

— Бред какой-то…

— Капитан, это противоречит всем инструкциям…

— Мы здесь нарушили их уже столько, что еще одно…

— Но почему?

Шум отрезает. Семён смотрит на Ольгу. Слова падают медленно и звонко, как капли.

— Назовите это личными причинами. Она была первым человеком — да, человеком — которого я здесь встретил, и, видимо, это оказало влияние на мой рассудок. Возможно, она необратимо повреждена, но мне она нравится такой. Пускай это назовут остатками прежней подростковой личности, пускай назовут ложной влюбленностью. Я все еще ваш клиент и я высказываю свои пожелания. Считайте это капризом человека, бескорыстно спасшего сорок с лишним гостей «Совенка» и предотвратившего порчу тридцати с копейками «хозяек».

— Нравится она тебе, значит? — хмыкает Денис. — Влюбленность, говоришь? Эх, молодость… Любовь — не вздохи на скамейке, это тебе любой поэт скажет. А уж любовь к дефективному недочеловеку… Дурак ты, капитан.

— Так точно, товарищ майор. Думаю, некоторые движения сердца просто не поддаются разумному объяснению.

— Что ж, тогда, наверное, эти объяснения не столь уж разумны? — Ольга, похоже, смирилась с ситуацией. В конце концов, все завершилось не так уж плохо. Ситуация под контролем, расходы спишут, а у нее теперь наклевывается вполне интересное знакомство с оперативником из числа федералов. Жизнь определенно продолжается.

— Черт, снова эти ваши многозначительные намеки, тошнит уже от них… — Денис сморщивается, как печеная картофелина. — Капитан, как думаешь, а может, куратор лагеря — тоже робот? До чего красивая картина бы получилось — первое в мире нечеловеческое поселение, приносящее стабильную прибыль? А?

— Если вы сами не можете определить — какая разница? — хладнокровно отвечает Семён. — Ну, так что, товарищ майор? Что скажете, Ольга? Мы поехали? С вещами на выход?

***

Океан не помнил обид. Он катил свои неторопливые седые от пены валы в этих местах еще в те времена, когда динозавры считались последним писком моды, и останется здесь через тысячелетия после конца человеческой цивилизации. Океан неизменен и вечен. Он просто слишком стар, чтобы обижаться.

— Как насчет освежиться перед обедом? — Семён целует меня между лопаток, я ежусь от холодных капелек, падающих с его волос, хихикаю, как глупая первокурсница, а потом рывком переворачиваюсь на спину, обхватываю его за шею, и мы долго и увлеченно целуемся.

— Вода ледяная, это же океан! — заявляю капризно. — Никакого удовольствия, я лучше в бассейне потом поплещусь.

— Не угодишь вам, мадемуазель, — притворно огорчается Семён. — Уже и океан не радует. Весь отпуск насмарку. Печаль-беда, видимо, стоит вернуться обратно в город. Там меня заждался широкий фронт работ, а серые каменные джунгли, считаю, доставят вам неизмеримо больше радости.

— Полковник Васин приехал на фронт со своей молодой женой… — слова срываются с губ легко и верно, и я пою короткие строки, лёжа «морской звездой», разметав руки, и уставившись в обжигающий яркий зенит. Вот оно — счастье, разве не так? — Просто я до сих пор не могу поверить, что мы все-таки вырвались из этого чудовищного хаоса, из этого замкнутого круга… Нет, не так. Это ты меня вырвал. Прекрасный принц спас свою принцессу из зачарованного замка.

— Зачарованная принцесса и сама оказалась весьма неглупа, — парирует Семён. Официант приносит ему запотевший стакан с ледяным апельсиновым соком, мне — стандартную освежающую смесь из долек лайма, огурца и листиков мяты. То, что нужно в жаркий день. — Сидела с отсутствующим видом и только бессмысленно лупала глазами вокруг. Я очень боялся, что ты решишь вдруг сказать что-нибудь неожиданно умное, и тогда весь мой план полетит кувырком.

— Денис поймет, что я теперь тоже человек, и заберет к себе вместе с Алисой?

Он кивает, присосавшись к стакану с соком, а до меня вдруг доходит, как легко у меня это стало теперь получаться: я — человек. А ведь так и есть. Это очень рано понял Денис, и до сих пор совсем-совсем не понимает Ольга со своим неведомым руководством. Человек не становится человеком по праву рождения. К первому крику младенца не прилагается личность. Чувства и мысли образуются независимо от того, появился ты на свет в роддоме или в темной лаборатории «Пионерска». Есть что-то большее, что-то, чего мы пока еще не понимаем.

Готовность к самопожертвованию.

Бескорыстие.

Любовь.

Вот что создает человека. Умный и циничный, просчитавший все на три хода вперед Денис ошибся — и Алиса его, скорее всего, немало разочарует. А Семён, бедный дезориентированный Семён с отключенной памятью — он понял. И рискнул жизнью ради меня. А я рискнула — ради него. Вот так оно и случается обычно.

Я поворачиваюсь к Семёну и улыбаюсь.

— Я благодарна тебе, что ты спас меня. И еще, — я беру его за руку, — я рада, что сейчас ты — капитан Семён Сычев.

— Что?

— Я о том, каким ты стал. Ты ведь сейчас настоящий?

Семён осторожно касается своего лица: щек, носа, губ…

— Вроде бы да… — отвечает он.

Океан не помнит обид. Он копит их на своих бескрайних просторах, сворачивает в тугие полотна туч, перевязывает их жгутами ураганов, отправляет в полет богатырским пинком. Его ярость безлика и ужасающа — но преходяща, и всегда известно, что после ада соленой ледяной круговерти из-за убегающих прочь туч снова выглянет солнце. Но это будет потом. А пока…