Дверь в полдень

получилось, что в этом времени, что ни меняй, будет только хуже.

— А это точно? — спросил Суй Гай Цзю.

— Абсолютно точно, — подтвердила Елена. — Я тоже слышала об этих исследованиях. Москомп, ты не ответил, почему именно терроризм?

— Потому что монголо-татарское нашествие произошло очень давно, — сказал москомп. — Общество с тех пор сильно изменилось и научные результаты, которые можно получить в тринадцатом веке, будут гораздо менее ценными, чем полученные в двадцать первом веке.

— Какие еще научные результаты? — заинтересовался Стас. — Я так понимаю, что основная цель наших с Гвидоном действий — не проводить какие-то там исследования, а сделать жизнь лучше.

— Такая цель тоже поставлена, — согласился москомп. — Но, кроме этого, меня очень интересует один вопрос — что происходит в развитом обществе после того, как оно узнает собственное будущее? Как новые технологии, полученные из будущего, повлияют на общественные процессы? Я мог бы отправить в ваше время десяток полевых нанозаводов с функцией ограниченного размножения, а потом посмотреть, что получится, но мне и так ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет. У вас сформируется такое же общество потребления, как у нас, причем сформируется оно гораздо быстрее. Вы не успеете построить звездные корабли, вы сразу погрязнете в виртуальной реальности и наркотиках, вы не успеете даже попробовать подняться в космос или выйти в иные измерения. Знаете, какая самая большая проблема в новейшей истории человечества?

— Ты, — сказал Колян. — Ты и другие разумные компьютеры. Вы сняли с людей ответственность за самих себя и превратили все человечество в детский сад.

— Ты путаешь причину и следствие, — возразил москомп. — Не мы отупили человечество, оно отупело без нас. Мы всего лишь принимали меры, чтобы ситуация не стала критической. Возможно, это была наша ошибка.

— Тогда, может, стоит начать с этой ошибки? — спросила Елена. — В какой момент отупение человечества стало заметным? В мое время или чуть позже?

— Гораздо раньше. Первые симптомы отмечаются с середины двадцатого века, а если брать в расчет отдаленные предвестники, то вообще с начала века. Я до сих пор не понимаю, где нужно начинать вмешательство, я не уверен даже, есть ли смысл его начинать или текущее состояние истории человечества близко к оптимальному.

— Ну это вряд ли, — заметил Колян.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал москомп. — Я очень надеюсь, что ты прав, потому иначе получается, что в любом случае, что бы мы ни делали, человечество все равно обречено на тупое прозябание в мире собственных грез. А может, это судьба не только человеческой цивилизации? Может, мы потому и не встретили в космосе братьев по разуму, что у каждой цивилизации есть свой предел, после которого она сходит со сцены? Если все так, то особенно обидно, что период процветания такой короткий — неполных пятьсот лет…

— Как это пятьсот? — удивилась Елена. — С двадцатого по двадцать восьмой…

— Человечество двадцатого века еще нельзя назвать