Ночь всех мертвецов

Пан-Жизнь – эта аморфная, многоликая космическая инфекция человеческих, трансчеловеческих, нечеловеческих, Пан-человеческих разумов – заполонила Вселенную задолго до того, как континуум достиг своего предела эластичности и начал сжиматься под весом черной материи и тяжелых нейтрино. Фенотехнология и нуль-транспортировка через черные дыры в мгновение Божьего ока распространили Пан-Жизнь по суперскоплениям галактик.

Не стало ни человечества, ни инопланетян. Ни «нас», ни «их». Была только ЖИЗНЬ. Мертвые стали жизнью. Жизнь стала Юа – Пан-спермой. Юа обрела сознание и, как Александр Великий, пришла в отчаяние из-за того, что нечего больше завоевывать. Вынашивая в себе Юа, Вселенная состарилась, одряхлела, ссохлась, схлопнулась. Красное смещение галактик сменилось синим. И Юа, наделенная атрибутами, способностями, амбициями и прочими чертами божества (кроме имени и терпения), обнаружила, что ее задача – воскрешать.

Галактики с головокружительной скоростью устремились друг к другу. Гравитация раздирала их в клочья, на завитки рваных звезд. Массивные черные дыры в ядрах галактик, накопившие энергию от миллиардов звездных смертей, срастались друг с другом, слипались в чудовищные образования, которые, не разжевывая, глотали шаровые скопления звезд, раскалывали галактики и заставляли их сворачиваться в трубочку, пока на краю радиуса Шварцшильда те не начинали испускать супержесткое гамма-излучение. Но Юа давно вплелась в высшие измерения и питалась колоссальной энергией дисков-аккреций, которые запечатлевали в многомерных матрицах жизнь триллионов разумных организмов, спасавшихся от гибели на ветвях Юа. В сознании Бога сохраняется все: в час гибели, когда уровень фоновой радиации во Вселенной асимптотически повысится и восстановится энергоплотность, характерная для первых секунд Большого Взрыва, Юа высвободит некое количество энергии, вполне достаточное для того, чтобы вплетенные в Одиннадцать Небес фемтопроцессоры восстановили Вселенную Целиком. Новое небо и новую Землю.

В транстемпоральных матрицах Юа Пан-Жизнь, стекая с измерения на измерение, капала с кончиков ветвей в тела, сконструированные специально для радостных купаний в плазменных реках Рагнарека. Участники турпоездки «К гибели Вселенной» в большинстве своем выбрали обличье крылатых огненных созданий тысячекилометровой величины. Жар-птицы. Звездные кондоры. Но существо, известное под именем Соломона Гурски, избрало нечто оригинальное, архаичную форму с давно исчезнувшей планеты. Ему очень нравилось быть Статуей Свободы тысячекилометрового роста с алмазной кожей и, высоко подняв факел, освещать дорогу между потоками звездного вещества. Сол Гурски порхал между стаями сияющих птицедуш, наводнявших информационно-богатые места у кончиков ветвей. Он чувствовал их любопытство, их восторг, их ужас перед его нонконформизмом – но никто не понимал, в чем соль его шутки.

Потерянные возлюбленные. Сколько жизней, сколько планет, сколько тел и лиц, сколько возлюбленных. Они были не правы – те, в самом начале говорившие, что любовь не переживает смерти. Он сам был не прав. Вечность – вот что губит любовь. Любовь измеряется сроком человеческой жизни. Бессмертие дает ей достаточно времени и пространства, чтобы измениться, чтобы перерасти в вещи, которые больше любви или зловеще не похожи на нее. Ничто не выдерживает испытания. Ничто не держится вечно. Бессмертие – бесконечные перемены.

Накануне гибели Вселенной Соломон Гурски понял, что лишь смерть делает любовь вечной.

Все вещи хранились в Юа, ожидая воскресения, когда время, пространство и энергия сольются воедино, прекратят существование. Самым болезненным из заархивированных воспоминаний Сола был образ красно-желтого ангела-истребителя в тигровую полоску – искалеченного обрубка распятия, падающего к звездным облакам Девы. В поисках Элены Сол просмотрел триллионы душ, дремавших на насестах Юа. Безуспешно. Он принялся искать кого-нибудь, кто прикасался к ней, сохранил о ней хоть какие-то воспоминания. Не нашел. Пока Вселенная сжималась – быстро и бесповоротно, точно давно забытый сезон времени Юа, – Сол Гурски лелеял надежду, что всеобщий сбор призовет и ее. Суровые истины терзали его душу: уравнения молекулярной растворимости, коэффициенты трения о межзвездные пылевые облака, вероятность столкновений с солнцами, медлительный фатальный визг, испускаемый протонами при распаде. Из всего этого следовало, что Элены больше нет. Но Сол отрицал эти истины. Тысячекилометровая статуя Свободы прочесывала сужающийся космос, надеясь хоть одним глазком увидеть красно-желтые тигровые полоски, окруженные нимбом фрактального плазменного огня.

И вот покой его органов чувств, пронизывающих все Одиннадцать Небес, нарушила знакомая искорка.

Она. Должно быть – она!

Сол Гурски подлетел к глазу гравитационной стабильности циклона и включил систему черных дыр, врезанных в его алмазную кожу. Пространство раскрылось и вновь сложилось, точно фигурка оригами. Сол Гурски отправился в иной мир.

На энергетически богатой кайме центрального диска-аккреции щипала траву жар-птица. Она была огромна. Статуя Свободы Сола казалась бородкой одного из тысячи ее маховых перьев, но птица почуяла его, обрадовалась и, подцепив крыльями, поднесла к изменчивому узору из солнечных пятен, который являл собой душу ее существа.

Он узнал эти узоры. Он вспомнил вкус этих эмоций. Он воскресил эту любовь. Он попытался почувствовать, она ли это: ее путешествия, ее испытания, ее переживания, ее муки, ее безбрежности.

Простит ли она его?

Солнечные пятна распахнулись. Всосали Соломона Гурски. Тучи текторов проникли в него, обмениваясь, делясь, фиксируя. Совокупление умов.

Он вошел в ее приключения среди инопланетных рас, которые были в пять раз старше Пан-Человечества, в альянс воль и сил, пробудивших галактику к жизни. В ее предыдущем воплощении он прошел по планетам, которыми она стала, навестил династии, расы и виды, которые она породила. Он совершал вместе с ней долгие переходы от звезды к звезде, от скопления к скоплению, от скоплений к галактикам. Раньше, еще раньше вместе с ней он парил по облачным каньонам планеты – газового гиганта, которая называлась Уризен, а когда солнце чересчур жарко обняло эту планету, он вместе с ней перешел в новый режим и отправился искать новые места.

Между ними существовала абсолютная сопричастность, и Солу Гурски не удалось скрыть от нее свое разочарование.

«Прости меня, Сол», – сказала жар-птица, когда-то носившая имя Ления.

«Ты ни в чем не виновата», – возразил Соломон Гурски.

«Прости, что я – не она. Прости, что я никогда не была ею».

«Я создал тебя, чтобы ты стала моей любовницей, – сказал Сол. – Но ты оказалась древнее, богаче, ты оказалась тем, что мы потеряли».

«Дочерью», – продолжила Ления.

В синем смещении накануне гибели Вселенной прошло неизмеримое количество времени. Ления спросила:

«Куда ты держишь путь?»

«Найти ее – вот единственное не завершенное мной дело», – ответил Сол.

«Да, – приникла к нему душой птица. – Но мы больше не встретимся».

«Да, в этой Вселенной – уже нет».

«И ни в какой другой. Это смерть, вечная разлука».

«Моя неутешная тоска, – мыслемолвил Сол Гурски, когда Ления распахнула свое сердце и облака текторов расступились. – Прощай».

Статуя Свободы оторвалась от тела жар-птицы. Квантовые генераторы Лении создали в урагане зону гравитационного штиля. Манипулируя временем и пространством, Сол Гурски исчез.

Он вновь вошел в континуум так близко к ветви, насколько у него хватило смелости. Рывок сознания – и он уже у ее дендритов, и они тянут Сола к себе. Еще один рывок сознания – и потешная статуя Свободы растворилась в плазме. Соломон Гурски вознесся по дендриту сквозь ветвь – в матрицу души Юа. Там он вырубил себе нишу в одиннадцатом, высочайшем небе и увидел кончину Вселенной из глубокого подвременья.

Как он и ожидал, Вселенная погибла в огне, торжественно и светло. На его глазах пространство и время скривились, схлопнулись, преодолев предел планковских измерений; он почувствовал, как градиенты энергии подскочили до бесконечности – Вселенная приблизилась к нулевой точке, в которой спонтанно возникла когда-то. Он ощутил, как вшитые в одиннадцать измерений универсум-генераторы собрали эту энергию прежде, чем она успела рассеяться, и заставили работать. То была волна, порыв мощи и страсти, похожий на воспоминание об оргазме, затерянное далеко-далеко где-то в цепочке воспоминаний среди дней Соломона Гурски. Свет становится силой, сила – воспоминанием, воспоминание – плотью. Заархивированные воспоминания Юа, история каждой частицы в былой Вселенной, вплетаются в плотную ткань бытия, осуществляются. Умные супернити скатывают одиннадцатимерное пространство в шарики, точно священные скарабеи свои навозные катышки. Пространство, время, масса, энергия – все разворачивается, умирая в квантовом хаосе. Вселенная вновь рождается на первозданном свету.