Мавзолей для братка

одина Дорофеева именно вы тут всем заправляете!

Теперь Арталетов взглянул на Нефедыча, но тот тоже не поднял на него глаз.

«Значит, без меня – меня женили? Спасибо, товарищи дорогие…»
* * *

– Ты пистолет-то убери…

Жора и один из боевиков Геннадия Игоревича, откликавшийся на Сильвера, подошли к опушке леса. Сразу за последними деревьями начинался роскошный луг, усыпанный мириадами цветов, воздух был напоен ароматами лета, над головой сияло яркое солнце. Собственно, уже можно было возвращаться назад, поскольку путешествие из зимней Москвы в жаркое лето само по себе являлось доказательством перемещения во времени. Но криминальный авторитет требовал материальных доказательств.

По его прихоти Арталетову пришлось сопровождать Сильвера в Россию середины девятнадцатого века, поскольку Геннадий Игоревич хотел проверить – действительно ли возможно путешествие куда угодно. Окрестности Смоленска 7 июля 1846 года были выбраны совершенно случайно.

Жора попытался было возразить, указав на приблизительность «попаданий» в последние разы, но Горенштейн только пожал плечами. По его словам, в пределах двухсот лет можно было гарантировать точность до часа, но по мере углубления в прошлое оная резко падала, по недоступным пониманию причинам.

– Надеюсь, Георгий Владимирович, – напутствовал путешественников во времени авторитет, – вы сделаете всё, чтобы вернуться вдвоем. Ведь ваши друзья, особенно девушка, полностью в нашем распоряжении. Так что глупости тут неуместны…

И вот теперь приходилось вести за собой по высокой траве уголовника, который ежеминутно тыкал стволом в спину.

Реквизит был подобран весьма небрежно, поскольку тратить время на тщательную экипировку для такой коротенькой вылазки «руководство» посчитало нецелесообразным. Сильвер, например, щеголял в своих же белой рубахе, жилете от костюма-тройки и брюках со «стрелками», заправленных в сияющие драгунские сапоги времен войны 1812 года, правда со снятыми шпорами. Неуместную в те времена стрижку (такие носили лишь солдаты-новобранцы да каторжане) прикрывал рыжий паричок и норковый треух Дорофеева, позаимствованный из хозяйского гардероба.

Жора облачился более тщательно: в клетчатый костюмчик образца 1890-х годов и соломенную шляпу-канотье из того же набора, идеально подходящие к дворянским усам и бородке шевалье д'Арталетта. Довершало ансамбль «профессорское» пенсне с простыми стеклами. В подобном прикиде он легко мог сойти за школьного учителя или за карточного шулера.

– Ну и куда теперь?

Видневшуюся впереди деревушку легко можно было отнести и к 1846 году, и к 1546-му, и даже к 546-му. А может быть и к 1946-му. После войны дома во многих деревнях, переживших оккупацию, до самого начала пятидесятых приходилось крыть соломой, по примеру далеких пращуров. Но то, что никаких столбов с проводами в пределы видимости не попадало, обнадеживало. По крайней мере, вряд ли это двадцатый век. Православный крест над тоненькой колоколенкой не то церкви, не то часовни еще более суживал