Слуга царю...

его тактами дрогнуло и поползло вниз бесформенное серое покрывало, открывая взгляду собравшихся то, ради чего они здесь собрались…

Митрополит Антоний, приблизившись к бронзовому истукану, вознесшемуся над толпой на добрых пять метров, окропляя его святой водой, провозгласил многолетие российскому войску и верноподданным, после чего те же служки увлекли его прочь.

В руку Александра ткнулось что-то жесткое и, скосив глаза, он увидел венок из еловых веток, перевитый черной с золотыми буквами лентой. «Благочестивейшему, Самодержавнейшему Великому государю Нашему

Александру Петровичу от…» государь уже принял свой венок и приготовился возложить его к подножию монумента, когда к нему шагнул министр двора Васильчиков и озабоченно зашептал что-то на ухо.

— Вы так считаете?.. — громко переспросил Николай Александрович. — Ах, это ОН так считает!..

Окинув веселым взглядом своих прозрачных светло-голубых глаз собравшихся, император объявил:

— Только что мне сообщили, господа, что наш личный фотограф господин Почепцов считает заранее выбранный и оговоренный ракурс не совсем подходящим для съемки! Каково?..

Переждав ропот, смешки и выкрики с мест, государь добавил:

— Однако поскольку мы, государи земные, являемся только фигурами на вечной шахматной доске, а историю делают именно они — фотографы, кинематографисты, писатели и другие художники, — я подчиняюсь насилию, господа! Куда, вы считаете, сударь, я должен возложить венок?..

Напряжение, вызванное минутной заминкой, спало, и под торжественные звуки «Боже, царя храни…» император, слегка приподняв на полусогнутых руках свой венок, не торопясь зашагал к гранитному пьедесталу. Жужжали десятки кино-, видео— и телекамер, сверкали блицы фотовспышек, суетились приглашенные журналисты, уже готовясь интервьюировать собравшихся здесь высокопоставленных лиц. Одна из вспышек так ослепила Бежецкого, что он на секунду вынужден был прикрыть глаза…
* * *

… Над головой черными воронами летали какие-то клочья, а может быть, вороны, напоминающие обрывки каких-то черных тряпок. К клубящимся в небесах серым вихрям добавилось что-то ощутимо тяжелое, заволакивающее видимый глазу сектор. И все это происходило на фоне ровного неумолчного гула, похожего на ворчание мощного трансформатора или иного электрического монстра.

Бежецкого занимал только один вопрос, назойливо, словно готовый свалиться набок волчок, вращающийся во внезапно отупевшем мозгу: «Почему видно только небо, и ничего вокруг?..» Он крутил и крутил этот волчок, до конца не понимая смысла вопроса и уж точно не зная ответа…

Потом в «сектор обзора» инородным телом вплыла чья-то голова в безобразно сбитом на ухо кивере с обломанным султаном, немо разевающая рот, словно диктор в телевизоре с выключенным звуком. Очень знакомая голова, между прочим… Да ведь это Петрушка Трубецкой собственной персоной!

Бежецкий было сделал «недорослю» замечание о недопустимом пренебрежении нормами устава относительно ношения парадной формы одежды, да еще в