Ангел Спартака

сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться!..

И еще одно понять успела — взял Он меня в ученицы.

— Старший же сын его был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся.

Замолчал, прошелся не спеша к входу. Остановился.

— И что поняла ты, Папия Муцила?

Не обезьянка уже, даже именем не побрезговал. А я-то думала, что его, имя мое настоящее, только одна я на земле знаю — с тех пор, как семьи моей не стало.

— Поняла, Учитель. Ты был Старшим Сыном.
Антифон

А это я вижу со стороны — именно вижу, словно показал кто-то. У старой каменной стены двое — высокий и маленькая. В голосе высокого — насмешка, чуть заметная, дальняя.

Догадалась о маяке, обезьянка? Догадайся и сейчас.

Под ладонью — неровный пыльный камень. Теплый, очень теплый...

— Обезьянка догадалась, Учитель. Морякам нужен запас муки. И зернотерка, и вяленое мясо...

— Не ужинала? — насмешка слышнее, заметнее. — А еще требуется оружие, деньги... Стену сама разберешь?

— Сама! — В голосе маленькой — вызов, хотя она еле стоит на ногах, а камни огромные, неподъемные. — Откуда начать?

Не надо. Камни исчезли. Из глубокой ниши — розовый свет.

Маленькая слишком устала, чтобы удивиться.

Высокий, не глядя, протягивает руку. На широкой ладони — горящая лампа. Не стекло — что-то твердое, почти непрозрачное. Свет теплый, ровный.

— Лампа? — наконец-то она изумилась. — А почему горит? И зачем?

В ответ — злой смех. Маленькой на миг становится страшно.

— Никто не оставляет горящий светильник под спудом, да? А этот ставят, моя обезьянка! Те, кому он светит, тоже заперты. К счастью для вас!

Розовый свет внезапно густеет, собирается шаром, поднимается, зависает над его ладонью. Глухой стук упавшего светильника — уже пустого, мертвого. Огонь касается ладони, растекается, всасываясь в кожу.

Гаснет.

Маленькая невольно подается вперед, поднимает руку...

— Не вздумай! — Теперь в Его голосе нет злости. — Хочешь покидать гробницу каждую ночь? Бродить среди могил, возвращаться — и так век за веком, без надежды на покой? Бессмертным жить