Слово шамана

руженых вином, порохом, ядрами, сукном и пищалями ладей закачались на волнах полноводного Дона. В тот же день дьяк Адашев поднял своих воинов на коней и двинулся по берегу вслед за речным караваном. И в тот же день по его следам тронулись туда же три сотни под рукой атамана Чекашенина и две – Сары Азмана. Правда, сам атаман Азман сказался больным, но людей своих от похода удерживать не стал.

Даниил Федорович еще не успел произнести ни единого слова, ни дать ни намека, ни полунамека, а впереди него на два дня пути уже мчался будоражащий кровь любого казака волнительный клич:

– На татар! Поход на басурман сбирается! Кто хочет за христианскую веру быть посажен на кол, кто хочет принять всякие муки за святой крест – приставай к нам!

К тому, когда Даниил Федорович добрался до Белой Церкви, что уже десятый год считалась столицей донского казачества, вокруг него – позади, впереди, на левом берегу Дона – уже успело собраться никак не менее сорока сотен казаков, а по реке следом за его челнами плыло еще полсотни стругов.

Донская столица мало чем отличалась от обычного татарского стойбища: сотни войлочных шатров, орущие верблюды, блеющие овцы, всепроникающий запах кислятины и конского пота. Правда, здесь стояло несколько рубленных часовен, церквей и один настоящий большой каменный храм, сложенный из оштукатуренного известняка: та самая Белая церковь, выходящая главными вратами на центральную площадь, и с огороженным частоколом обширным подворьем, на котором виднелись крыши еще нескольких домов.

Остановившись перед храмом, Даниил Федорович скинул шлем и подшлемник, широко перекрестился на висящую над входом икону, низко поклонился, вошел внутрь. На площади, в ожидании, пока московский гость выйдет наружу, начал скапливаться народ – в свободных рубахах, широких шароварах и замысловато намотанными на пояс длинными матерчатыми поясами, поперек которых, на животе, была засунута сабля, а иногда – и пара длинных кинжалов.

Наконец боярин вышел, причем в сопровождении священника. Остановившись на ступенях, Адашев снова широко перекрестился, поклонился на три стороны и громогласно объявил:

– Люди православные! По указанию государя Ивана Васильевича и с благословения митрополита Московского отправляюсь я ныне воевать земли басурманские, татарские! Посему и клич бросаю: а пойдете ли вы со мной в поход священный?

– Любо!!! – с облегчением заорало в толпе сразу несколько голосов. – Любо! Пойдем с тобой боярин!

– Пойдем! – поддержали и другие казаки. – Смерть неверным!

Тут же мимо московского гостя выступил вперед отец Григорий, поднял тяжелый золотой крест:

– То есть повинность наша, братия, и каждого христианина за веру умрети,– казаки начали опускаться на колени, креститься покорно склонив голову. – За що от Господа в Троицы Светой Единого гойную и стократную заплату в небе одержати рачиш.

– Господи, спаси, помилуй и сохрани... – тихо завторили ему сотни голосов.

Адашев тоже перекрестился, одними губами читая молитву, и сделал условный