Революция 2. Начало

Его подняли из постели в четверть шестого. Спешка была такая, что подполковник не захватил с собою ни брегета, ни оружия. Через полчаса Рождественский уже предстал перед начальником Петроградского охранного отделения.

Константин Иванович находился в крайнем волнении. Обычно серое его лицо раскраснелось, глаза лихорадочно блестели, движения сделались резкими.

— Дело на особом контроле у Васильева! Мне уже дважды звонил Протопопов! Императрица рвет и мечет! — топорщил усы генерал-майор. — Срочно выезжайте! Немедленно!

Уже до начала разговора подполковник особым внутренним чутьем определил, что вляпался в еще одну «секретную миссию для надежного человека». Слушая каскадную и сбивчивую речь Глобачева, Рождественский понимал, что не ошибся. На этот раз высокое начальство вместо слежки и убийства доверило ему обыск.

— Любые бумаги, которые вызовут у вас подозрения! — с губ генерал-майора разве что не летела пена. — Любые документы и письма, которые можно неверно истолковать и скомпрометировать императорскую семью! Уж с этим-то вы, я полагаю, справитесь, подполковник?

Рождественский молчал, уткнувшись взглядом в ковер. Еще свежа была в воспоминаниях та выволочка после туркестанской поездки. Укоряющие взгляды и полунамеки. Не обошлось, конечно же, и без упоминаний о монголе Джамбалдорже. Уже два года как умерший боевик исправно служил начальнику Петроградского охранного отделения — дамокловым мечом нависал над головой подполковника.

Глобачев ясно дал понять, что очередного прокола от Рождественского не потерпит. Подполковник искренне надеялся исполнить генеральскую волю в лучшем виде. Обыски Рождественский не любил, оставляя их младшим чинам, но опыт у него по этой части имелся значительный. В молодости не один тайник и схрон был найден благодаря его природной внимательности и интуиции. Внушало беспокойство место, в котором надлежало перевернуть все вверх дном, — окруженная суеверными мифами и грязными сплетнями квартира Григория Распутина.

— Тело пока не обнаружено, но вернее всего Распутин мертв, — угомонился наконец-то Глобачев и нервно закурил. Выдыхая сизые струи дыма, он начал отдавать приказания: — Езжайте на Гороховую. Там вас уже ждут жандармы. До обыска их не допускайте. Сделайте все сами. Найденное, не медля, доставьте лично мне в руки. В строжайшей тайне! Вам все понятно, Сергей Петрович?

Рождественский кивнул.

— В таком случае — исполняйте, — закончил генерал-майор. Рождественский щелкнул каблуками и развернулся к выходу. Но прежде, чем он покинул кабинет начальника Отделения по охранению общественной безопасности, в спину его ударило: — Надеюсь, на этот раз вы оправдаете мои ожидания, подполковник!

Теперь эта фраза засела в голове Рождественского, словно забитый по самую шляпку гвоздь. Подполковник затушил папироску. Велев промерзшему городовому не пускать зевак, он вошел в парадное и по широкой лестнице поднялся на второй этаж. Там его встретил местный околоточный надзиратель с зычной фамилией Бугаев. Ни чина, ни фамилии второго жандарма Рождественский не разобрал. Его тихое — будто полицейский находился на поминках в церкви — бормотание заглушили женские всхлипывания. Где-то в глубине квартиры молодая девушка громко причитала и навзрыд произносила имя Распутина.

— Ну как тут, братцы? — спросил Рождественский.

— Голосят, — пожал плечами околоточный надзиратель. — Молодая хозяйка чувств лишилась, как нас завидела. Звонила потом кому-то, а теперь вот голосит без перерыва.

— А вы что? — Рождественский посмотрел снизу вверх на Бугаева. Надзиратель явно был из бывших гренадер. Немалого роста и широкий в плечах подполковник чувствовал себя рядом с ним подростком.

— Утешаем, — комично развел ручищами великан.

Рождественский едва удержал неуместную улыбку:

— Всех опросили?

— Так точно, — кивнул Бугаев. — Дочерей — Марию, Варвару и Матрену Григорьевну, племянницу — Анну Николаевну, а также горничную Потеркину и дворника Коршунова. Вот показания, — надзиратель пропустил вперед жандарма с ворохом исписанных листов.

— Бумажки потом, — отмахнулся Рождественский. — Я тут по другому вопросу. Идемте, — и он направился по коридору на звуки плача.

Коридор упирался в обширную столовую, уставленную громоздкой мебелью. Дубовый буфет у стены был наполнен посудой. Бронзовая люстра сквозь стеклянный колпак роняла свет на овальный стол, покрытый вышитой скатертью. В центре его возвышалась корзина с украшенным бантами и лентами букетом.

Напротив входа на высоком стуле вполоборота сидела девушка. Ее пальцы до белизны вцепились в полированную высокую спинку. Уронив на руки голову, он безутешно рыдала. Подле нее стояли две донельзя похожие юные дамы. Одна обмахивала плачущую веером, вторая держала наготове бокал с водой.

— Барышни! — поздоровался подполковник, входя в столовую.

В ноздри Рождественскому тут же ударил запах цветов и нашатыря. Он пробежался взглядом по комнате, увешанной картинами, и только тогда заметил четвертую даму. Она отрешенно смотрела в окно и комкала белый платок.

Внезапно девушка перестала рыдать. Все четверо с надеждой устремили заплаканные глаза на Рождественского.

— Не стоит беспокоиться, — в наступившей тишине подполковник ощутил, что просто обязан сказать хоть что-нибудь утешительное. — Ситуация в самом ближайшем времени прояснится.

Фраза вышла убедительной, но не слишком утешала. По щекам младшей дочери Распутина вновь потекли слезы.

Рождественский покосился на телефонный аппарат, помещенный у выхода в переднюю.

— Никого не выпускать, — шепнул он подоспевшему Бугаеву. — Звонить не разрешайте. Где хозяйский кабинет?

— Первая дверь по коридору, — мотнул головой околоточный надзиратель.

Рождественский бросил еще один взгляд на скорбящих домочадцев и занялся работой.

Кабинет Распутина не поражал ни роскошью обстановки, ни изяществом непременных картин. Расписанные маслом холсты отдавали лубком и ярмаркой и по большей части представляли сельские пейзажи и сюжеты из Святого Писания. Небольшая комната была обставлена кожаным диваном и такими же креслами. Львиную долю ее занимал огромный письменный стол, весь заваленный бумагами.

Обыскав за полчаса кабинет и тщательно изучив каждую бумажку, Рождественский не обнаружил ничего интересного. Он даже успел прощупать мягкую мебель и простучать ящички и ножки стола. Тайника в кабинете не было.

В задумчивости подполковник вернулся в столовую. Там практически ничего не изменилось. Разве что юная барышня стала тише всхлипывать, а скучающим жандармам предложили чаю.

— Мне нужно осмотреть спальню Григория Ефимовича, — мрачно сказал Рождественский.

Дама у окна подняла печальные глаза.

— Вам будет удобно пройти через кухню, — махнула она платком в сторону ближней двери.

Подполковник раскрыл ее и очутился в тесной комнате, заставленной корзинами, ящиками с провизией и шкафами со снедью. Под узким окном располагалась небольшая жарочная плита. На удивление, дверей оказалось две.

Левая от окна дверь с изящной латунной ручкой была варварски окрашена белилами. В противоположной стене имелась другая, массивная, запертая на внушительный засов и стальную цепочку.

Рождественский лязгнул засовом и откинул цепь. За тяжелой дверью чернела лестница, ведущая вниз. Свет из кухни выхватил узкую площадку и деревянные ступеньки. Рождественский пошарил рукой по стене, щелкнул выключателем.

Тусклый свет электрической лампочки наполнил пролет неровным мерцанием. Подполковник перегнулся через перила — лестница выводила на задний двор. На первом этаже чуть слышно дворник возился в дворницкой.

— Любопытно, — подумал Рождественский, возвращаясь на кухню. — Видать, сильно мы докучали Григорию Ефимовичу своим круглосуточным вниманием, раз он устроил опочивальню рядом с черным ходом. Весьма удобно, при его-то образе жизни, — хмыкнул подполковник и громко позвал: — Бугаев!

Явившийся на зов великан разом занял полкухни.