Спартак

це концов, он вновь перешел бы в наступление и наверняка победил, однако в события мог вмешаться еще один фактор.

Война шла уже третий год, и с каждым месяцем, с каждой неделей страх перед "яростью Спартака", как удачно выразился Гораций, становился все сильнее. Вспомним!

Плутарх:

"Теперь уже не только недостойный позор рабского восстания тревожил римский Сенат. Он БОЯЛСЯ Спартака…"

Аппиан:

"Третий уже год длилась эта СТРАШНАЯ для римлян война, над которой вначале смеялись и которую сперва презирали как войну с гладиаторами. Когда в Риме были назначены выборы других командующих, СТРАХ удерживал всех…"

Орозий:

"Это была война, на которую уже нельзя было спокойно смотреть, но которой следовало повсюду БОЯТЬСЯ. То, что она называется войной с беглыми рабами, еще не значит, что ее должно считать незначительной из-за названия… Государство испытывало почти не меньший СТРАХ, чем когда Ганнибал стоял угрожающе у ворот Рима"

Августин Блаженный:

"Пусть скажут мне, какой помог им бог из состояния маленькой и презренной разбойничьей шайки перейти в состояние государства, которого пришлось СТРАШИТЬСЯ римлянам со столькими их войсками и крепостями?"

Синезий:

"…Крикс и Спартак… открыли войну рабов, самую УЖАСНУЮ из всех, какие только выдерживали римляне".

Ох, и дружный хор! "Страшно", "страх", "боялся", "ужасный"… А ведь все эти Орозий и Августины Спартаку не современники. Долгая же оказалась память об этой "самой ужасной" войне!

А теперь представьте, как повели бы себя отцы-сенаторы на Капитолии, да и все прочие обитатели Рима при известии о разгроме Красса и неудачах Помпея. Паника? Нет, "паника" — слишком мягко сказано. Ситуация сложилась бы похуже, чем после катастрофы у Канн, когда в первые часы после получения известия о гибели армии Вечный город можно было брать голыми руками.

Тит Ливии:

"Никогда в невредимом городе, в римских стенах, не было столько смятения и страха… Трудно было принять решение, женский вопль заглушал голоса сенаторов: почти во всех домах оплакивали родных, не зная даже, кто жив, кто мертв".

Конечно, панику бы остановили, собравшийся на срочное заседание Сенат принял бы нужное решение. Только вот какое? Красс разбит, Помпеи не может победить, спартаковцы на севере, спартаковцы на юге…

Согласно римским традициям, в этом случае демократия временно сворачивалась и назначался ДИКТАТОР с чрезвычайными полномочиями. Но одного диктатора мало, нужна армия, нужны полководцы. Красс и Помпеи не оправдали доверия, кто же остался? Марк Лукулл? Его, конечно, могли назначить, но скорее всего выбор пал бы на самого известного и знаменитого — на его брата, Луция Лициния.

Луций Лукулл считался, и вполне справедливо, выдающимся полководцем. Его армия, лучшая армия Республики, — последняя надежда Рима. Иного выхода у Сената просто не оставалось.

Итак, Сенат объявляет Отечество в опасности и призывает из Азии Луция Лукулла — не одного, а с большей частью армии. Квестором, заместителем диктатора, становится