Нашествие арабуру (СИ)

Первым делом генерал Го-Тоба побежал в соседний дом и стал барабанить в двери. Тонкое обоняние генерала давно уловило то, на что другие не обращали внимание – соседи варили сакэ. Вот почему генерал маялся.

Соседи же решили, что к ним ломятся городские стражники или, хуже того – проклятые арабуру. Хотя, конечно, уж эти-то имели все права беспрепятственно войти в любой дом в любое время дня и ночи. Поэтому генералу здесь ничего не перепало. Мало того, на шум выскочили молчаливые мужчины с палками, и хотя генерал был при своем любимом мече, драться с ними он не решился, здраво рассудив, что он сюда прибежал не за этим. К тому же он все еще боялся, что проснется Баттусай. Он, правда, предпринял слабую попытку выклянчить хотя бы глоток божественного напитка, на худой конец – чанго, но суровые мужчины молча выкинули его на дорогу.

Быстренько отряхнув дорожную пыль, генерал Го-Тоба побежал куда глаза глядят. А глядели они у него туда, куда вел его собственный нос. Нос же привел его туда, куда попадают все бражники – в притон.

Притон под названием «Хака»[115] находился в самом центре квартала каменотесов, в недостроенном, вернее, в используемом не по своему прямому назначению склепе.

Генерал ввалился туда, как жаждущий крови зверь. Феноменальный нюх привел его точно в дыру между чертополохом и покосившимся забором, туда, где была протоптана едва заметная тропинка. Было у него с собой десять рё. На эти деньги можно было пить, не просыхая, две луны кряду и то не все пропить, ибо керамическая бутылочка дешевого теплого сакэ стоила всего лишь два бу.

Генерал Го-Тоба тут же заказал себе десять таких бутылочек, потом, ни на кого не глядя, уселся за столик в углу и сразу опорожнил три из них. Ему полегчало, словно душа только этого и требовала. Успокоившись и немного отдышавшись, генерал огляделся. Склеп был низким, узким и длинным, как лабиринт Драконов. Свет, падающий из дыр в крыше, только сгущал тени. Лица посетителей казались масками театра Кабуки, в который генерал частенько хаживал и очень любил.

Когда он выпил еще две бутылочки, ему показалось, что эти лица тянут к нему свои мертвенные руки. А потом он понял, что это не живые люди, а хонки пьянства, только и ждущие подходящего пропойцу. Известно, что духи и демоны могут летать лишь по прямой. Поэтому генерал Го-Тоба живо опрокинул свой столик и поставил его на пути движения хонки. Как они взвыли! Как они кричали, возмущаясь! Они кричали так, что с потолка посыпалась краска, а воздухе повисла пыль. Они кричали и искали возможность обойти препятствие, но не могли этого сделать, потому что тоже были пьяны, но не от сакэ, а кровью посетителей «Хака». Генерал Го-Тоба преспокойно угнездился за своим укрытием и знай себе, потягивал любимый напиток. Однако некоторые из хонки оказались сообразительнее и стали искать путь, как бы добраться до генерала. И когда один из них, совершив обходной маневр, схватил его за руку, в которой он держал последнюю, а значит, и самую драгоценную бутылочку, генерал не выдержал и дал им бой. Его тяжелый боевой меч просвистел, как рок, для тех, кто стоял у него на пути, хотя, конечно, генерал знал, что дело это бесполезное, ибо хонки нельзя было убить обычным мечом. Как и следовало ожидать, оказалось, что генерал дерется вовсе не с демонами и духами, а с людьми во плоти – такими же пьяницами, как и он. Наверное, генерал так всех и зарубил бы, если бы ему не попался самурай, вооруженный вакидзаси, который сопротивлялся дольше остальных и ценой своей жизни дал возможность разбежаться всем уцелевшим посетителям «Хака». И хотя генерал Го-Тоба был не из храброго десятка, то, что он учинил, надолго запомнили в столице Мира, которая ныне называлась не Киото, а Чальчуапа: из всех щелей и дыр притона «Хака» вдруг полезли, как тараканы, все те посетители, кто не полегли под мечом генерала Го-Тоба. Он еще долго призывал их к бою и напрасно размахивал мечом. Его водило из стороны в сторону. Он несколько раз садился на зад, который вдруг сделался непомерно тяжелым и неуправляемым, словно он жил своей отдельной жизнью и во что бы то ни стало хотел как можно больше напакостить генералу. В каждом углу ему виделся враг, и он рубил все, что попадалось ему на пути. Обследовав все закоулки и тупички и в сотый раз убедившись, что больше не с кем драться, а значить, и не надо скандалить, генерал немного успокоился и решил отправиться дальше.

«Тьфу ты!» – плюнул он, выбираясь из скрепа, с удивлением обнаруживая в своей левой руке малый меч. Вот, чего мне не хватало, понял он, – кровавого боя. Вот, чего я был лишен все эти годы – удовольствия подраться. «А!.. Хорошо!» Так почему бы мне не отметить это дело. И он пошел искать, где бы можно было еще выпить. На свою беду очень быстро он набрел на харчевню, где сидел Акинобу.

Привел ли он за собой городских стражников – кэбииси, а также иканобори, или это было случайностью, никто не знает. Так или иначе, но Акинобу попал в переплет.

Его собеседник тут же произнес заклинание «онгёно мадзинаи»[116] и мгновенно исчез. Акинобу пришлось туго. Против него выскочили сразу трое кэбииси, вооруженные нагинатами. С тем из них, кто стоял ближе всего, Акинобу предпочел разобраться с помощью старого испытанного приема отбора оружия. Этот прием заключался в том, что взгляд и сознание не должны были сосредоточиться на оружии противника. Если бы оно, оружие противника, завладело вниманием Акинобу, он бы погиб. Однако произошло следующее: кэбииси сделал выпад по всем правилам, то есть ткнул и развернулся по оси, потянув на себя нагинату с таким расчетом, чтобы развалить врага пополам. В таких случаях считалось, что второе движение даже излишне, так как тычка еще никто не переживал. Каково же было непомерное удивление кэбииси перед тем, как он умер, когда его нагината не встретила привычного сопротивления и разрубила всего лишь воздух, а противник оказался так близко, что его ужасные глаза посмотрели в самую душу, и кэбииси умер от страха еще до того, как Акинобу вырывал из его рук нагинату. И тогда генерал Го-Тоба перед тем, как на него стали падать мертвые кэбииси, увидел, с кем он все это время имел дело – ему показалось, что он является свидетелем странного коловращения, от которого стражники разлетаются в разные стороны, как рис в молотилке, ибо даже самые лучшие его воины не могли сделать то, что делал Акинобу.

Акинобу сразу сообразил, что нагината не из лучших образцов, что подрубить подпирающие крышу столбы ею невозможно, поэтому он методично стал избивать городских стражников короткими экономными движениями, не забывая о пространстве за спиной, а главное не останавливаясь и используя все помещение харчевни. Тех из кэбииси, кто имел глупость попасть в харчевню в первых рядах, полегли сразу же, потому что Акинобу бил избирательно, применительно к каждому противнику, исходя из его защитного вооружения, а так как большинство кэбииси из-за жары были одеты в легкие доспехи хара-атэ, то они им мало помогали: подвязки лопались, ремешки разрывались и доспехи больше мешали, чем приносили пользу. Применить же лук в закрытом помещении было практически невозможно. Вскоре пол харчевни был завален телами мертвых и умирающих кэбииси. Первый раз он попытался выскочить на крышу, используя замешательство в кэбииси, однако его стерегли лучники. Стоило ему появиться на веранде, как они осыпали его градом стрел, а иканобори даже стал пыхтеть, чтобы выплюнуть струю огня. Акинобу приходилось отступать внутрь, где неугомонные кэбииси, подгоняемые своими офицерами, лезли изо всех щелей. Наконец он пробился на кухню, выбил дверь и выскочил во внутренний дворик. Однако и здесь его ждала засада: лучники, испуганно и не очень-то прицельно дали залп, но Акинобу заметил их прежде и упал на пол за порожек, который и спас ему жизнь – два десятка стрел тут же воткнулись рядом в стены и опорные столбы. Он перекатился, бросив свою нагинату и схватив чей-то меч. Как он жалел, что не взял с собой посох, в котором прятался верный клинок. За долгие годы Акинобу привык орудовать им. И наверное, если бы клинок был с ним, ничего дальнейшего не произошло бы, и кто знает, как сложилась бы наша история. Вероятнее всего, Акинобу все же нашел лазейку и ушел бы в те же самые склепы квартала каменотесов. Но клинка у Акинобу не было. А это значило, что ему приходилось приспосабливаться к тому оружию, которое оказывалось под рукой. Но даже в этом случае он был на две или три головы выше кэбииси. В какой-то момент времени они даже перестали лезть, не слушаясь офицеров, которые предпочитали держаться на расстоянии. Те же из офицеров, кто возомнили себя непобедимыми самураями, пали от руки Акинобу раньше, чем поняли, что с ними произошло.