Симон-отступник

ботился отдать предусмотрительное распоряжение, дабы никому из франков не предоставляли жилье под постой долее, чем на одни сутки, буде в том возникнет необходимость, ибо…

Тут Симон соскучился и слушать перестал. Позевывая, по сторонам глядеть стал. Ждал, пока холуй скажет, где разместиться с палатками, лошадьми, оруженосцами, пехотой, слугами, котлами, где брать воду, хлеб и фураж; прочее же Симона не занимало.

Венеция воняла рыбой и тиной. Кругом вода, в воде медленно шевелятся водоросли, как змеи. По стенам домов тут и там ползет плесень; отбросы вываливают из окон прямо в воду, и всякое дерьмо плывет по каналам. Гнилой город, смрадный. Не больно-то и хотелось встать здесь на постой.

Другое дело, что сидеть там, куда всех нас, будто скот, загнали венецианцы, было еще скучнее.

Однако Симон смолчал и безропотно подчинился распоряжению дюка. Было в нем это, почти монашеское, беспрекословное послушание.

До поры.

Итак, повернулись мы спиной к венецианским чудесам и дивам – к огромному монастырю святого Марка, где хранились мощи евангелиста, к другим роскошно убранным церквам и дворцам, выстроенным в незапамятные времена (ибо богатства в Венеции сберегались немалые, оно и немудрено!) – и позволили переправить себя на остров святого Николая, где венецианцы назначили нам место разбить лагерь.

С острова хорошо был виден город. На берегу имелась недурно обустроенная пристань для кораблей. Впрочем, в Венеции, похоже, нет такого места, где не могли бы стать на якорь корабли. И у нашего острова они стояли, уткнувшись носами в берег, точно щенки в живот кормящей суки, – слегка покачиваясь на волнах в ветреную погоду и отражаясь в ртутной глади вод, если над нами нависало тяжкое безветрие (а такие душные дни выдавались теперь довольно часто, ибо лето близилось к перелому).

Весь остров незамедлительно покрылся палатками паломников. Духота, бездействие и скверно поставленное дело с продовольствием, а пуще всего – наше безденежье, исключительно быстро и ловко усугубленное алчностью венецианцев, – все это довольно скоро привело к тому, что среди нас начались болезни, нечто вроде гнилой лихорадки, которая жрет человека изнутри.

Засадив нас на острове и запретив топтать «священную почву республики святого Марка», венецианцы очень быстро смекнули, как обратить себе на пользу наше безвыходное положение. То и дело прибывали к нам шустрые торговцы. Они сновали между палаток, неустанно скаля в улыбке зубы на загорелых, совершенно разбойничьих рожах, и повсюду щедро предлагали хлеб, рыбу, овощи, довольно неплохие с виду и весьма вкусные, однако грабительски дорогие.

Так искусно опустошали они наши кошельки, а время шло, и мы оставались в Венеции, ибо поджидали остальных паломников, чтобы всем вместе отправиться за море в Святую Землю.

Мы задолжали Венеции. Мы были должны ей непомерно большие деньги за то, что она поставила нам корабли, на которых обязалась переправить нас, вместе с нашим оружием, осадными машинами, оруженосцами, конями за