Ангел Спартака

едпочитаешь?

— Угу.

Вновь поглядела, но уже не на небо, вокруг. Пусто, тихо, темно. А откуда в окнах свету быть, если дом уже год как пустой? Крыша рухнула, вот и выселился народец.

— А ты зря денарий не потратишь, Слон? Погляди сначала!

Упала туника гиеропольской ткани на землю. Улыбнулась я, тунику нижнюю огладила.

— Дальше?

— Гы-ы-ы!

Гляди, Слон, гляди, для того и снято! На меня гляди, на Папию Муцилу, вдову гладиатора Эномая, а не на то, что у меня в руке. Нравится? Сопишь, слюни пускаешь, уд свой поглаживаешь? Сейчас я и нижнюю тунику скину, полюбуешься, римская свинья!

Все правильно. Грань чужой силы и своей слабости.

Грань.

— Знаешь, зачем я раздеваюсь перед тобой, центурион? Нет? Сейчас узнаешь!

Невелик секрет — не люблю я в крови пачкаться. Трудно отстирывать! А еще мне твой смех не понравился. И брюхо тоже.

— Диспатер, Отец Подземный, Невидимый...
Антифон

Мой Гай, Гай Фламиний Не Тот, как-то меня обрадовать решил — трагедию греческую прочитать. Перевел, постарался, слова нужные отыскал. Стала я слушать, только вот беда: он читает, я смеюсь. Вроде все про грустное, про богов злых, про то, как сын мать родную зарезал, — а все смеюсь да смеюсь. Расстроился Гай, хотел даже таблички восковые в очаг кинуть. Опомнилась, конечно, уговаривала долго, успокаивала. Хорошие стихи, это я плохая. А может, и не только я. Поэт греческий всех напугать решил, а чем пугать-то? Его бы на месяц в рабский эргастул, чтоб цепи потаскал, — или в первый ряд манипула, когда бой начинается. А то — Рок, понимаешь, Судьба! Так вот в трагедии этой убитые к своим убийцам являлись — пугать, слова страшные говорить. И пугались, злодеи, каялись, к богам взывали.

Ко мне тоже приходили, только не страшно было. И как им меня напугать? Дохлые они, а я живая, значит, мой верх Ничего вы мне не сделаете, не ваша власть, не ваша сила. А подохну — и что? И это уже было, не страшно!

Наверное, потому и смеялась.
* * *

С Гаем мы прямо в дверях столкнулись. Поднялась я по лестнице наружной прямо на пятый этаж, почти под самую крышу. Хорошо хоть бегаю каждый день, а то с непривычки и задохнуться можно. Здесь, на Квиринале, дома не в четыре этажа строят — в шесть. Пробовали выше, так не получилось — стены не выдерживали.

Подошла почти к самой двери, две ступеньки только осталось. А тут — Гай. Из дверей. В тоге своей старой.

Ой!

Головой помотал.

— Папия? Ты?! Вот хорошо! То есть...

Про «то есть» я уже догадалась. Не станет он средь ночи без причины из дому выскакивать. Значит, есть причина.

Шагнула выше, в щеку парня поцеловала, прямо там, где ямочка. Ничего, мой Гай, я с тобой!

— Могу помочь?

Задумался на миг, вновь головой покачал.

Наверно. Титу Лукрецию очень плохо. Ну ты знаешь...

Знаю, не в первый раз. Значит, пропала ночь.
* * *

— Нам сейчас налево.

— Нет, мой Гай. Еще один квартал, я помню. Еще квартал, там на углу таберна, на вывеске — рак, ты еше рассказывал...

— Извини, Папия. Надо