Печать на сердце твоем

тель, изменивший Краю и Велге? Нет, врет негодяй! Не может быть злым то, что делается ради родины!

— И что? — усмехнулся он. — Браслетик твой мне, что ли, поможет, чаклун?

— Не чаклун я, — старик вздохнул. — Мог рахманом стать, да не пришлось. Кобник я, кобник. А браслет — не для того. В кургане его нашел, три дня копал. В том кургане красавица спит — словно вчера положили. Не с руки снял — у сердца лежало.Стало совсем мерзко. Он еще и могилы разрывает! Вот падаль!

— А в этом браслете счастья много! Я его на тебя заговорю, какая девушка тот браслет наденет, такая тебя на всю жизнь полюбит, и лучше суженой не найдешь. Всегда любить будет, любовь ее — что пламя ровное, горит да греет, и в Ирии не погаснет. Не приворот это — в привороте счастья нет, боль одна. А это — счастье чистое, потому как не ворованное, а подаренное. Треть гривны всего, сотник! Я бы и так подарил, да жить надо, я бедный, бедный, никто меня не слушает… Как звать-то тебя?

—Згур…

Собственное имя вырвалось само собой, а кобник уже что-то шептал, крутя в руках маленький мешочек. И Згуру стало страшно. Нет, не зря мама боится, не зря велит держаться от таких подальше! Рука полезла в кошель.

— Подавись!

Сгоряча он дал даже не треть — половину (новенькую гривну он разрубил как раз накануне). Старческие руки вцепились в серебро, и Згур, не оборачиваясь, заспешил прочь. Пусть оставит себе мертвый браслет! Не надо такого счастья! Жаль, у дяди Барсака двадцать лет назад рука дрогнула! Или этих кобников простым копьем и не убьешь?

В доме у гостеприимной тетушки Згура ждал обед о пяти переменах блюд. Черемош уже вернулся, но, странное дело, почти ничего не ел и главное — молчал. Не требовалось особой догадки, чтобы сообразить — с парнем что-то не так. На «бычар» нарвался, что ли? Но на красивом, слегка смуглом лице не наблюдалось ни синяков, ни царапин, к тому же Згур уже знал — дракой такого не испугаешь, скорее раззадоришь. Значит, если дело не в разбитом «грызле» и если Черемош ничего не рассказывает при тетушке…

Поговорили после обеда. Вернее, говорил Черемош. Как только они зашли в комнату, он с грохотом захлопнул дверь и треснул кулаком об стену.

— Я… Я его убью!

Чего-то такого Згур и ожидал. Оставалось узнать, на кого пал гнев горячего парня. Может, какой-то «бычара» просто толкнул сына войта на людном перекрестке?

— Убью! — Кулак вновь ударил о стену. — Нет, я его на поединок вызову! Я ведь дедич! Згур, ты правила знаешь?

— Поединков?

— Да, наставник прав — за ложь приходится платить. Назвался дедичем! Тем более дедичей после Великой Войны в Крае почти и не осталось, а которые уцелели — тихо живут, о правах своих и не вспоминают. Правда, ребята из Кеева войска рассказывали…

— К старейшине рода идти надо. Или к тысяцкому городскому. Если он разрешит, тогда собирается народ…

— Нет! — Черемош наморщил нос. — Не годится! По правилам вызванный вместо себя бойца выставить может, особенно если родом знатнее…

Згур и виду не подал, хотя подумать