Донос мертвеца

вый враг. А может, все же сыну государя присягнули по его воле. Или смилостивился Господь, вернул здоровья самому Ивану Васильевичу. Но пуще всего пугало Зализу, коли идет сейчас в Москве резня, и вообще никто ни чужих, ни своих не понимает.

Обозный путь из Замежья на Москву не близкий. Сперва из самой усадьбы через замерзшие болота на Лугу, по ней вниз по течению до Раглиц. Там уже легче, нам накатанный зимник до Новагорода идет, а из самого Новагорода в Москву: уже и вовсе почтовый тракт. Правда, тракт, он для верхового быстрый, а на санях все одно до Москвы еще двадцать дней ехать. А если вспомнить, как все медленно и муторно в самой столице шевелится, так и в ней можно еще на месяц застрять. Так что раньше апреля Зализа ответа не ждал - и когда четвертого марта у ворот усадьбы спрыгнул с коня довольный собой Старостин и, небрежно кинув подворникам повод коня, широкими шагами поднялся на крыльцо, опричник не поверил своим глазам.

- Здрав будь, боярин Семен Прокофьевич, - неожиданно низко поклонился он вышедшему встречать Зализе. - Здорова будь, боярыня Алевтина!

- И ты здравствуй, Феня, - поддавшись порыву, обнял его Зализа. - Ну, как в Москве, рассказывай?!

- Андрей Толбузин кланяться тебе велел, а говорить ничего не допустил. Сказывал, пусть письмо поперва прочтет.

Старостин вытащил из-за пазухи грамоту, протянул опричнику. Изнутри выкатился и повис на тонкой веревочке массивный золотой перстень со сверкнувшим зеленью камнем.

Зализа отступил к окну, толкнул створку ставня, развернул свиток.

- Что там, Семен? - с тревогой спросила супруга.

- Все хорошо, пишет, - кивнул опричник. - Пишет, царь все мои деяния одобряет, про меня помнит, и имя сам называл... Про сечу сию известия ужо дошли, и скромность моя удивляет...

Зализа запнулся, перечитал неожиданное место еще раз, и на губах его появилась улыбка, которая становилась все шире и шире, растягивая бороду и усы до такого состояния, что лицо стало напоминать до предела счастливую морду обожравшегося свиной печенкой кота.

- Зимой нынешней поразила нашего любимого государя Иоанна Васильевича, - начал зачитывать вслух Зализа, - черная горячка, от которой он совсем обессилел и слег, и вскорости стал совершенно плох. Дьяк посольский Михаил предложил царю совершить духовную, дабы страну без властителя не оставить и смуту новую не разводить. Царь наш, государь, отписал завещание, объявив сына своего Дмитрия новым властителем. Надлежало честным боярам и князьям немедля присягнуть наследнику, но многие этого делать не хотели. Иоанна Васильевича ужо оплакивали. Никто слышать его слова не желал. Все забыли священный долг: кричали, спорили над самым одром безгласно лежащего больного. На следующий день Иоанн вторично созвал бояр и приказал им присягнуть своему сыну. Многие присягнули, а многие отказывались волю умирающего исполнить. Бояре хотели возложить венец на его брата Юрия, ибо этот несчастный князь был обижен природой, и вольницы их ограничить ничем не мог. И такое