Чаша гнева

достаточно, чтобы понимать, хотя слишком плохо, чтобы свободно говорить. Большинство же его товарищей были окситанцами, и для них понимание смысла песни особого напряжения не требовало.

– Великолепно, – покачал головой брат Анри. – Не знаю, какой ты монах, но трубадур отменный!

– Благодарю вас, мессен, – ответил Гаусельм, утоляющий жажду вином из кружки. – Мне продолжать?

– Конечно!

Струны вновь зазвенели. Монах запел:
Хоть это и звучит не внове, Претит мне поза в пустослове, Спесь тех, кто как бы жаждет крови, И кляча об одной подкове; И, Бог свидетель, мне претит Восторженность юнца, чей щит Нетронут, девственно блестит, И то, что капеллан небрит, И тот, кто, злобствуя, острит {[34]} . 

Злые и едкие строки словно сами вползали в сердце, заставляли запоминать себя. А трубадур изощрялся, изыскивая все новые и новые предметы для собственного отвращения:
Претит мне долгая настройка Виол, и краткая попойка, И поп, кощунствующий бойко, И шлюхи одряхлевшей стойка; Как свят Далмаций, гнусен тот, По мне, кто вздор в гостях несет; Претит мне спешка в гололед, Конь в латах, пущенный в намет, И в кости игроков расчет. 

После этой строфы слушатели оживились. Послышался смех. А монах все продолжал петь:
Но чем я полностью задрочен, Что, в дом войдя, насквозь промочен Дождем, узнал, что корм был сочен Коню, но весь свиньей проглочен; Вконец же душу извело С ослабшим ленчиком седло, Без дырки пряжка и трепло, Чьи речи сеют только зло, Чьим гостем быть мне повезло! Повисла напряженная тишина. 

– Я полагаю, монах, что песня написана не специально к этому случаю? – спросил брат Анри, улыбаясь.

– Увы, нет! – дерзко ответил Гаусельм. – Про тамплиеров я придумал бы что-нибудь другое! Про вас входит немало гнусных слухов, но в болтливости и злоречии Орден Храма не смел обвинять никто!

– А в чем же нас обвиняют?

– Кто я такой, чтобы хулить людей, оказавших мне благодеяние? – монах хитро улыбнулся. – Я лучше расскажу небольшую историю. Один клирик сказал блаженной памяти королю Ричарду {[35]} : государь, три ваших дочери помешают вам достичь престола Божия, гордость, сладострастие и корыстолюбие. Король же рассмеялся и ответил: я уже выдал их замуж, первую – за тамплиеров, вторую…

– … за черных монахов, а третью – за белых монахов, – завершил фразу брат Анри. – Ты прав в том, что некоторые наши братья возгордились, но и твои небезгрешны. Но оставим эту тему, и не станет она нашим Жизором {[36]} . Выпей еще вина и расскажи, отчего такой прекрасный певец, как ты, пошел в монастырь? Несчастная любовь?

– Увы, все не так романтично! – ответил Гаусельм, вытирая рот рукавом. – Славы и известности я добился при дворе маркиза Бонифачио Монферратского. Пока я жил под его покровительством, я не ведал нужды, и мог писать язвительные песни против других сеньоров! Но маркиз решил послужить делу Христа {[37]} , и завоевал себе земли в Латинской империи! Пришлось мне искать нового покровителя. Но сеньоры,