Либитина (СИ)

- Я... не знаю! - прошептала она. - Я чувствую внутри что-то. Почувствовала впервые, еще когда не смогла удержать Марсию. Оно не уходит. Оно как дыра. Пустота. Очень сильная!

Липкие длинные холодные пальцы апатии охватили плечи. Я стряхнула их, дернувшись, и вода в чаше, над которой мы стояли, чуть колыхнулась от движения моей широкой юбки.

- Если бы все было так просто, думаю, в мире вовсе не было бы carere morte, Кора. Придется бороться с пустотой, которую ты сама в себя впустила.

Кора закрыла глаза, но из-под ресниц все-таки просочились две слезинки предательской слабости. С закрытыми глазами она опять показалась похожей на Антею. Тот последний краткий сон в ожидании чуда, который прервал отец...

- Стоять на месте! Кто вы? Зачем пришли? -

Отвлекшись на Кору, я пропустила момент, когда к нам подбежали охотники. Все мои собаки были обезглавлены, вороны изрублены. Десятеро охотников окружили чашу купели и нас с Корой, вставших на ее краю. И Диос, обойдя церковь, уже подходил к нам, в его руках была знакомая белая тряпица - частица знамени Лазара Арденса.

- Нам нужно немного воды, и все, - тихо, просительно сказала я ближайшему охотнику, направлявшему на меня арбалет. Тот не удостоил ответом, зато рассмеялся другой, рядом:

- Воды из источника Донума? Держи, тварь! - он достал их кармана пузырек, откупорил и плеснул мне на платье. Вода промочила ткань, но до кожи не достала. Несколько капель попало Коре на руку, которой девушка прикрывала лицо, и я с радостью отметила: ее кожа в этих местах даже не покраснела.

- Нам, действительно, нужна только вода...

- А зачем ты тогда напустила на нас своих тварей, ведьма? - крикнул тот же охотник под поощряющие возгласы коллег.

- Ариста, я уже почти здесь, тяни время, держись, - Нонус. Его твари летели вдоль улицы Виндекса, самой короткой дорогой к церкви. Я взглянула на Диоса. Этот охотник не рисковал приблизиться хотя бы настолько, чтобы различить выражение моих глаз. Наверное, нужно было вдохновенно врать, врать, врать, но вера в скорое чудо так захватила меня, что солгать я не могла. Любая ложь сгорела бы до пепла, еще не выйдя из горячих от возобновившегося дыхания уст. И я сказала правду:

- Эреус, умоляю! Я хочу попробовать исцелить ее водой из источника Донума. Всего один опыт! Если он не удастся, убьешь нас обоих, но дай мне хотя бы попытаться!

Его лицо исказилось, это было заметно даже на большом расстоянии:

- Нет! -

Этому ли человеку я под церковью Микаэля с приязнью пожала руку? Лицо Эреуса покраснело, он упрямо наклонял голову лбом вперед таким знакомым движением. Но сейчас он не собирался спорить со мной. Только биться, чтобы убить. Я разбередила его старый страх, что он напрасно убил родную дочь. А Эреус, как и я после смерти Антеи, рвался сражаться со своим страхом, а не бежать от него. Кто из нас окажется прав?

- Я не отдам тебе эту девочку, не надейся! - отчаянно закричала я.

- Оставь новообращенную и убирайся. Или будешь убита вместе с ней!

Как же он боялся, что я окажусь права. Ведь исцелением новообращенной вампирши я разрушу все, чем он жил, благодаря чему он жил после смерти Антеи. Мертвая душа, цепляющаяся на нелепую придуманную месть, полная тупой упрямой уверенности в своей тогдашней правоте: "Это был единственный выход, Ариста!" - эта давно мертвая душа не хотела уходить в окончательное небытие. Она была частицей кардинской Бездны ненависти прорастающей из людской лжи, сомнения и страха. Чем бороться с ней? Большей ненавистью, как Вако боролся с Мактой? -

Видение-воспоминание пылающего дворца Макты встало перед глазами. Пламя ширилось, лизало деревья сада, ползло по крышам пристроек. Удушливый дым застилал столицу - его струя в воздухе чувствовалась до сих пор даже здесь, у церкви Микаэля... Большей ненавистью можно победить, только в огне этой битвы сгорит весь мир. Но, кажется, я поняла, чем еще можно бороться с carere morte. И Карда нашла этот выход прежде меня, сочинив легенду об Избранном - легенду о прощении.

Я развернулась к Коре, обхватила ее за плечи:

- Дочка, слушай. Не бойся ничего, все получится, я уже знаю. Думай об Избранном, о котором рассказывала бабушка, и все получится... - мои слова потонули в реве Диоса: "Целься!" и в стрекоте взводимых арбалетов.

- Мамочка! - всхлипнула Кора и прижалась ко мне. Конечно, она обращалась к своей матери, но ее движение, дрожь тоненького тела, обвитые вокруг моего стана руки - все это принадлежало мне и только мне.

- Прыгай в воду, - быстро шепнула я. - Сейчас!

- Я боюсь!

Я тоже обняла ее и почувствовала, что обнимаю Антею. Ее мягкая гладкая кожа, ее мелодия сердца, ее родной запах волос. Что же делать? Выпустить крылья - и вверх или закрыть глаза - и вниз?

- Я буду рядом, - вышло неожиданно грубо: не человеческий язык - хриплое рычание львицы. Но разве только голосом ангела можно призывать чудо?

"Ариста, я уже здесь, не делай...

...глупостей?" -

Крик Нонуса, одновременно и в моих мыслях, и в саду близ церкви, громкий, страшный, больно резонирующий в голове, раздирающий на части. Но уже защелкали арбалеты охотников, выпуская стрелы, и я, укутавшись в черный плащ тени, укрыв в коконе крыльев девушку, шагнула в купель.

Тогда я совсем не думала о возможной боли и смерти, не боялась их. Эти первичные, природные, одинаковые для всех тварей страхи растворились в сияющем пламени огромного солнца-чуда впереди. Единственное, чего я боялась, от чего замирало сердце и немело тело - того, что исцеления не произойдет, и новообращенная останется carere morte. Какие слова утешения я найду для нее и для себя? О, уж лучше нам обеим сгореть дотла в прозрачной воде купели!

А эта вода уже обхватывала тело. Мгновенно промокшее платье сделалось второй кожей - горячей и текучей, бурлящей кипятком. Вода сомкнулась над головой, и я окунулась в жгучаю боль целиком. Она стала всем миром вокруг - огромным миром боли. Руки уже не чувствовали ничего, кроме нее, и я отпустила Кору. На миг мелькнуло ее лицо: чистое и ясное, я смотрела на него сквозь прозрачную воду, как сквозь бриллиант, делающий все еще прекраснее, чем оно есть. Но затем лицо девушки исказилось от страха, она взмахнула руками, как птица крыльями, и взмыла туда - в светлый мир людей. А я осталась в мире боли. Вода затекала в рот, нос и уши, выжигала глаза. Трепыхаясь, я извернулась так, что солнце на дне чаши оказалось прямо перед глазами - золотой диск, совсем как тот, что в небе. И я поняла, что чудо близко, что оно совершается... но этим сжигает меня. Тогда последний страх исчез. Тьма отступила перед моим светом - огоньком тающей свечи. Служа другим, сгораю сам - кредо свечи, и еще другое: смерти нет, есть только свет, свет, свет...

Я не помнила, как Нонус и исцеленная Кора тащили меня из купели. Не помнила как его куклы вступили в бой с охотниками и победили. Не помнила, как Эреус проверил кровь Коры своим серебряным кинжалом, и, убедившись в ее чистоте, рухнул на землю, как мертвый, погребенный под невидимыми обломками защиты охотника, отныне оставившей его навсегда. Я помнила лишь золотой солнечный диск, отпечатавшийся где-то внутри головы и клеймом на сердце. Вода выела мне глаза, но разрушить этот образ не смогла.

Океан боли простирался от края до края мира, а я билась в нем единственной рыбкой. Волны беззвучия качали меня, перебрасывали друг другу, как игрушку. Я забывала все, кроме океана боли и образа золотого диска в небе над ним. Лишившаяся зрения, слуха, всех видов чувствительности, я не могла уцепиться ни за одну из протянутых мне на помощь нитей. Я не могла услышать ничей зов, не могла отыскать свет маяка, не могла ощутить руку поддержки.

"Ариста, - это имя пришло не извне - изнутри, из моей все еще проклятой крови. Семель навеки отгородилась крепчайшей стеной, едва зацепив шлейф моей боли, а Нонус без раздумий согласился ее разделить, оставив открытым единственный путь ко мне - общий коридор наших мыслей: - Ариста..." -