Африканский ветер

— Я только этого и жду, — ответила Энджи, — Я уже спрашивала вас об этом.

Филипп повернулся ко мне:

— В конце коридора есть апартаменты, в которых никто никогда не жил: большая комната с примыкающим к ней пустым кабинетом. Не могли бы вы взглянуть? Эти комнаты можно обставить по вашему вкусу.

Нет, это было не галлюцинацией. Так разговаривали именно со мной, Эриком Ландлером, бывшим собирателем теннисных мячей, официантом из яхт-клуба в Сан-Диего, обманщиком, стремящимся обеспечить свое выживание. Этот Эрик не был даже непризнанным гением. Он — всего лишь упорный работник, честолюбие которого явно не соответствовало его способностям. Если бы я мог быть гениальным изобретателем, а не просто способным человеком! Да, это я, тот самый Ландлер, шел по ковру из долларов. Да, я. До самых глубин моего существа меня охватило опьянение от успеха, физическое чувство могущества. Я поклялся самому себе, что сделаю все, чтобы стать достойным этой удачи, я буду лелеять ее, взращивать и страстно любить.

Мы осмотрели комнаты и ванную из черного мрамора, где освещение походило на дневной свет благодаря двойному прозрачному потолку.

— Он из муранского стекла, — сказала Энджи.

А затем добавила:

— Какая замечательная идея родилась у Филиппа. Это великолепно! Никто никогда здесь не жил.

Она повернулась ко мне:

— Я сама подберу мебель и все украшу…

Но тут вмешался Филипп:

— Может быть, мистер Ландлер хотел бы выбрать сам?

Я почувствовал горячую признательность к нему. Он помогал мне не пачкаться слишком быстро деньгами Энджи.

— Обед накрывать в столовой или в саду?

— В саду, — сказала Энджи — Мы находимся в одном из редких мест Лос-Анджелеса, где можно дышать…

Она была права. В Даун-тауне [18] люди сопели, хрипели, задыхались, забивали легкие жирным от грязи воздухом. Нет, я не имел права ненавидеть деньги, которыми пользовался.

Осмотрев весь дом — восемь спален, салоны, библиотека, две столовые, — мы вышли в парк. Аллеи пересекались друг с другом, повсюду росла восхитительная зелень. Поливочные автоматические устройства разбрызгивали воду, и ее сверкающие на солнце разноцветные капельки, падая вниз, образовывали жидкую пелену. Откуда-то выскочила большая собака. Она радостно залаяла на Энджи и бросила на меня настороженный взгляд.

Энджи отстранила ее от себя, продолжая гладить.

— Это Нил, ездовая собака породы хаски. Хотите его погладить? Он недоверчив, но потом он к вам привыкнет…

Мне было противно к нему прикасаться. Я не любил животных, раздражал их, внушал им непреодолимое желание укусить меня. Возможно, собаки были правы.

— Положите руку на его голову, он поймет, что вы — его новый хозяин.

— Кто был предыдущим хозяином?

— Доктор Говард.

Нил смотрел на меня с той же антипатией, которую проявила ко мне и белая кобыла на ранчо.

— Я ему не нравлюсь.

Энджи пожала плечами:

— Да нет. Потрогайте его!

Она держала Нила за ошейник, и я погладил пса. Ему не понравилось мое прикосновение, но он подчинился воле Энджи.

Она повторяла:

— Красивый, Нил, красивый, очень красивый.

Ечядя на меня, пес молча скалился.

Ближе к вечеру мы сидели в библиотеке и ждали прибытия Сина Сэндерса. Как только я увидел его в проеме двери, успокоился. Он был весел и излучал доброту. Он сразу же обнял Энджи.

— Моя маленькая Энджи…

— Син, на сей раз мне повезло. Он великолепен!

Сэндерс с улыбкой повернулся ко мне.

Трогательная сцена его встречи с моей женой дала мне достаточно времени, чтобы понаблюдать за ним. Одетый в темный костюм, среднего роста, седые волосы, серо-голубые глаза за стеклами очков в золотой оправе, он просто излучал чистоту тела и души. Он мне понравился. Мне необходимо было прибиться к кому-нибудь в этом новом для меня мире, а он походил на отца, который все на свете понимал, что-то вроде Господа в гражданском обличье. Энджи была взволнована, она потянула его за руку ко мне:

— Син, представляю тебе Эрика.

— Хелло, — сказал он, протягивая мне руку и глядя на меня с внимательностью старого семейного доктора, — Поздравляю вас. Вы молоды, красивы и излучаете честность. Это — мое первое впечатление. Я редко ошибаюсь в людях. Я узнал, что вы в Париже занимали важный пост, и справился насчет вашей квалификации. Энджи даже пожаловалась мне на ваше нетерпение. Вы хотите поскорее начать работу на фирме, не так ли?

Я готов был поцеловать его руку! Наконец нашелся человек, который заговорил со мной о работе. Я пробормотал несколько банальных фраз насчет счастливых дней, проведенных с Энджи на ранчо, и признался, что хотел бы как можно скорее приступить к работе! Син Сэндерс хлопнул меня по плечу, я получил одобрение за мою любовь к Америке, за любовь, которую я питал к Энджи, и за рвение к работе.

— Вам все же придется немного набраться терпения, — сказал он — У нас с вами будет длинный разговор. Я сначала должен ясно определить ваше место в уме и определить, куда бы я мог вас поставить, не шокируя других, в иерархической пирамиде компании.

— Я в вашем полном распоряжении. Готов дать вам любые сведения… Я полагаю, что моим козырем могли бы стать связи в Европе, но знаю, что мне необходимо будет подучиться, приспособиться к ритму и методам работы американцев.

Он смотрел на меня благожелательно, потягивая предложенный Энджи виски:

— Если я правильно понял вас как личность, — можете поправить меня, если я ошибусь — вы не претендуете на самые высокие посты, и это уже достойно уважения. Люди, которые приезжают сюда из Европы, страдают от двойного комплекса: превосходства и неполноценности. Они берутся за все подряд. Вы, значит, считаете себя в состоянии вести переговоры с нашими европейскими партнерами. Вы могли бы стать в некотором роде связующим звеном с Францией.

— Точно так. Я полагаю, что у меня есть ряд полезных знакомых.

— Конечно, — сказал он. — Но, видите ли, в чем дело: вам придется открыть для себя Америку. Теория сильно отличается от практики. Люди мечтают об Америке, но, когда встречаются с ее реалиями, испытывают потрясение.

— Мистер Сэндерс…

— Зовите меня Син.

— Син, забудьте о том, что я муж Энджи.

— Понимаю вас, — сказал он. — Следует щадить ваше самолюбие и применить ваши знания с наибольшей пользой для всех нас. Франция — страна, в которой трудно вести дела. Вы там люди необычные, слишком сложные для нас.

— Я здесь не в качестве новообращенного, у меня за спиной несколько лет жизни в Америке. Если сложить все месяцы моего пребывания здесь, то получится почти два года.

— Это хорошо, — произнес он уныло, — но у вас нет опыта работы на предприятии.

— Нет.

— Знаете, Америка снаружи никоим образом не похожа на рабочую Америку. Вначале вы могли бы быть полезны для укрепления наших связей с заграницей. Франция, Германия и, если хотите, Люксембург. Поверьте мне, не так-то просто ввести европейца, пусть даже такого квалифицированного, в административный аппарат фирмы. Когда речь идет о каком-нибудь ученом, это проще, он живет за закрытыми дверьми, он служит, ему служат. Вам придется иметь неожиданные контакты с окружением, которое не имеет ничего общего с тем, что вы можете себе представить. Но ваш прекрасный английский должен вам в этом помочь.

— Я надеюсь, что когда-нибудь смогу получить американское гражданство.

— Будем надеяться, — сказал Сэндерс.

Я испугался. Он тут же добавил:

— Если не передумаете.

— Эрик разговаривает на немецком так же, как на английском, его мать была немкой, дочерью крупных промышленников…

Энджи решила расхвалить мои достоинства.

Сэндерс был невозмутим.

— Дайте мне немного времени, я должен подготовиться и собрать аргументы, которые позволят мне представить вас совет). Вы могли бы в тот день представить им подробный анализ ситуации в европейской химической промышленности и доложить свои соображения по возможному открытию этого рынка.