Канал имени Москвы

2

Ева видела то, что укрылось от всё ещё не до конца пришедшего в себя Фёдора. Она видела, как вдруг побледнел Хардов и какой отсвет непереносимой и затаённой боли отразился в его глазах. Как почти незаметно гид сжал челюсти — да только зубы его скрипнули — и отвернулся, а потом в его то ли серых, то ли голубых глазах мелькнуло что-то светлое, преобразив усталое лицо Хардова. И тут же всё прошло.

— Почему ты спрашиваешь? — глухим голосом, не оборачиваясь, поинтересовался гид.

— По-моему… с ней я говорил, — силясь что-то вспомнить, ответил юноша. — С ней.

Ева всё это видела и слышала. Но гораздо больше её внимание привлекло другое. Там, в тумане. И сопровождали это совсем другие звуки. Шёпот, от которого холод подступал к сердцу. От которого словно заканчивалась вся отпущенная девушке радость, вся звонкость её голоса, умеющего смеяться. Словно этот голос призывал её навсегда попрощаться с солнышком, с закатами над гладью реки, с гаданиями в ожидании суженого, с её нерождённым ребёнком — со всем, что заставляло её сердце биться, откликаясь на голос крови, попрощаться навсегда и следовать за этим призывающим шёпотом в мглистую зыбкость, бродить печальной тенью среди безысходного сумрака.

— С ней говорил, — только что подтвердил Фёдор.

Ева вздрогнула и расширившимися глазами посмотрела на своих спутников.

— О чём? — спросил Хардов.

— Не могу. Вообще не помню. — Фёдор помотал головой. — Она была босиком.

И снова Еве показалось, что зубы Хардова скрипнули.

— Сможешь идти? — всё так же не оборачиваясь, спросил он. — Нам надо поскорее убираться отсюда.

Это было правдой. И только Ева знала, насколько. Потому что шёпотом всё вовсе не ограничивалось в этом гиблом месте посреди болот. Ева не смогла бы с уверенностью сказать, помутился ли на мгновение её разум, вызвав кошмарное видение, или это происходит на самом деле.

Вместе с шёпотом из тумана показалась рука, бледная, со скрюченными пальцами и длинными тёмными ногтями; как хищная лапа, она пошарила в пространстве и снова убралась в туман.

Ева почувствовала, как какой-то сладковатый ком сковал её горло. А потом сердце девушки на мгновение остановилось. В висках бешено застучало, потому что видение…

В ближайшей лужице, только что затянутой зелёным ковром, словно ветерок заиграл на поверхности, тина разошлась в стороны, и там, в тёмной глубине девушка увидела… Она не сразу поняла, что. И хоть какая-то часть её естества уже догадалась, она не сразу поняла, что это бледное всплывающее пятно было женским лицом. Точнее, мёртвым женским лицом. Вздох Евы оборвался на всхлипе. К спине и к узлам под локтями словно приложили ледяной металл.

Происходящее полностью приковало её к себе, парализовав волю и любые попытки сопротивляться. Утопленница оказалась совсем молодой, юной, наверное, ровесницей Евы, и её белое платье колыхалось, точно саван. А потом это обескровленное лицо поднялось к поверхности, и Ева увидела трупные пятна, и как зеленовато-белёсые губы чуть разошлись, выпуская пузырёк воздуха. Мёртвые глаза вдруг открылись. Разомкнулись и уже совсем скоро перестали быть слепыми, похожими на фарфоровые шарики. И Ева почувствовала, что у неё подкашиваются ноги. Потому что глаза мёртвой отыскали её из-под воды. И как только это случилось, утопленница начала вставать. Мёртвая девушка садилась, и тёмная жижа стекала по её платью, ставшему ей саваном. Ева закричала.

— Не смотри туда! — быстро проговорил Хардов.

А Мунир, перебравшийся на ветку чахлой берёзки, чуть раскрыл клюв и захлопал крыльями. Хардов двигался очень быстро, и Ева не сразу догадалась, что это тяжёлое на её плече было рукой гида.

— Иди сюда, Ева, не смотри!

Хардов нежно, но настойчиво отворачивал девушку от кошмарного видения, и как только морок рассеялся, она бросилась к нему, угодив в распростёртое объятие. Прижалась к плечу. Почувствовала, что дрожит:

— Я… я… там…

— Тс-с, всё, там ничего нет, — успокаивающе произнёс Хардов и сгрёб её в охапку, как ребёнка. — Нет ничего. Всё.

Впервые со времени своего детства Ева так сильно прижималась к Хардову. Она ещё чуть-чуть ослабла, и тогда к ней снова, хоть и на мгновение, вернулись те почти забытые ощущения неоспоримой надёжности и спокойной силы, ощущение счастливой поры, когда мир был ещё огромен и совершенно безопасен.

— Всё, — повторил гид. — Смотри, не бойся. Просто лужа.

Ева быстро, точно украдкой, обернулась, и там действительно ничего не было. Поверхность лужицы оказалась спокойной и затянутой зелёным ковром ричии и тины. Только почудилось Еве в этом зелёном, похожем на глаз омуте что-то издевательское, какой-то хитрый прищур. Как будто насмешка. Как будто кошке вздумалось ещё чуть-чуть поиграть с мышкой.

— Что это было, Хардов? — Ева ощутила новую волну дрожи. Она вовсе не торопилась высвободиться из объятий гида.

— Старые кости, — глухо отозвался Хардов.

Ева провела рукой по губе, сердцебиение постепенно приходило в норму. Взгляд автоматически прошёлся по тому месту, где из тумана появлялась рука, но и там вроде бы ничего не было.

— Старые кости? — Еве всё же пришлось отстраниться.

— Те, кто сгинули при возведении канала, — хмуро кивнул гид. — Древние строители были не во всём милосердны.

— Но… мы… это из-за нас?

— Они лежат здесь с незапамятных времён. Обычно спят. Но сегодня их что-то разбудило. Не мы. Я услышал их перешёптывания ещё на Лысом дозоре. И уже тогда мне это не понравилось. Я думаю, нас завели сюда.

— Да, — откликнулся Фёдор. Его голос прозвучал слабо и всё ещё казался больным. — Я тоже слышал шёпот. Наверное, нас действительно заманили сюда. Это всё из-за меня. Но кто такая Лия? Вам известно?

Гид какое-то время смотрел на юношу, затем сказал бесцветным голосом:

— Я не знаю, что ты видел.

— Вы ведь сказали, что это важно, — возразил Федор, — чтоб я вспомнил. А теперь… По-моему, вы что-то скрываете от меня. Зачем?

— Мне нечего скрывать.

— Тогда скажите мне. Мы оказались здесь по моей вине. Из-за меня! И я должен знать.

— Никто тебя не винит.

— Да, наверное. Но я хотя бы должен знать, за что.

— Мы уже достаточно поговорили.

— Нет, — с неожиданной твёрдостью произнёс Фёдор.

Хардов смотрел на него, плотно сжав зубы. Затем сказал:

— Я знал одну Лию. Очень давно. Она была ученицей в школе гидов. А потом умерла. И я правда не знаю, что именно ты видел.

— Но почему она приходила ко мне?!

Этот шёпот вокруг затих, казалось, что-то в тумане напряжённо вслушивается в их разговор.

— Достаточно, — ровно произнёс гид. Его лицо оставалось бесстрастным, но только Ева неожиданно остро почувствовала, сколько за этим кажущимся равнодушием скрывается потаённой боли.

«Что за тайну ты прячешь, гид Хардов?» — подумала Ева. И при чём тут этот бестолковый мальчишка, который ей неожиданно стал нравиться.

— Потому что… — Ресницы Фёдора вдруг задрожали, а взгляд сделался пустым. — Потому что существуют сны, — обескураженно произнёс он. — Вспомнил. Так она мне сказала. Но… почему?

Ева увидела, как щека Хардова еле заметно дёрнулась.

— Почему?! — горячо повторил Фёдор. — Что со мной происходит? Чьи сны я вижу?! И ещё… голоса.

Хардов всё ещё молчал. Наконец он тяжело произнёс:

— Успокойся. Всё с тобой в порядке.

— В порядке?! — с искренним изумлением воскликнул Фёдор.

— Тихо, — сказал ему Хардов. — Они очень рассержены. — Он махнул куда-то неопределённо в туман. — Да, в порядке. Нормально.

— Она говорила со мной, как со знакомым. За кого она меня приняла? Почему? Как же, нормально…

— Они рассержены, — тихо, но настойчиво повторил Хардов. — Это для нас сейчас важнее всего.

— Но…

— Обещаю, что ещё до конца этого рейса ты получишь ответы на свои вопросы. Но такого не случится, если мы не выберемся отсюда. И сейчас для нас существует только это. Это главное.