Луна над Сохо

Я попросил библиотекаршу сделать мне копии оперативной сводки и прочих документов, касающихся бомбардировки «Парижского кафе». Потом от души поблагодарил ее и направился к своей машине.

Вернувшись в «Безумие», я застал в холле доктора Валида — он что-то говорил Молли.

— Хорошо, что вы вернулись, Питер, — сказал он. — Выпьем по чашечке чаю?

Молли развернулась и, бросив на меня укоризненный взгляд, заскользила по направлению к кухне. А я последовал за доктором Валидом в холл, под восточный балкон — там стояло несколько мягких кресел в красной обивке и журнальных столиков красного дерева. У доктора, как я заметил, была при себе медицинская сумка — современный чемоданчик из пуленепробиваемого пластика, обтянутый темно-красной кожей. Единственной традиционной деталью был намотанный на ручку стетоскоп.

Меня беспокоит, что Томас слишком активно влился в работу, — сказал доктор.

— С ним что-то не так?

— Он где-то подхватил вирусную инфекцию, и теперь у него поднялась температура.

— За завтраком он нормально себя чувствовал, — удивился я.

— Да он хоть при смерти будет, все равно никому не скажет, — покачал головой доктор. — Нужно, чтобы несколько дней его никто не беспокоил. Ему прострелили грудь, Питер, а это повлекло повреждение таких тканей, которые полностью никогда уже не восстановятся. А это, в свою очередь, делает его уязвимым для респираторных инфекций, вот как сейчас. Я выписал ему курс противовирусных препаратов — очень надеюсь, Молли проследит, чтобы он их вовремя принимал.

Как раз в этот момент явилась Молли — она несла на деревянном лакированном подносе парадный веджвудовский чайный сервиз. Четкими и грациозными движениями она налила чаю доктору Валиду, мою же чашку демонстративно проигнорировала. Наверное, считала меня виновным в болезни Найтингейла: возможно, пронюхала про пиво.

Доктор Валид налил мне чаю и взял пару печенек с подноса.

— Мне сказали, Лесли приехала в город на какие-то процедуры, — сказал я.

— С ней все будет в порядке, — сказал доктор. — Все, что от вас требуется, — готовность оказать ей помощь, когда она об этом попросит. Какие эмоции у вас вызывает ее увечье?

— Это ведь не со мной произошло, — ответил я, — а с Лесли, и с доктором Фрамлином, и с тем несчастным кришнаитом, и еще много с кем.

— Вы чувствуете себя виноватым?

— Нет, — сказал я. — Не я их покалечил — напротив, я сделал все от меня зависящее, чтобы предотвратить это. Но если уж на то пошло, меня гложет чувство вины за то, что я не чувствую себя виноватым.

— Не все пациенты попадают ко мне мертвыми, — сказал доктор Валид, — были в моей практике и иные случаи. Иногда результат может оказаться неутешительным вне зависимости от предпринятых действий. Дело не в том, что вы должны ощущать некую ответственность, — просто не отворачивайтесь от Лесли, когда она попросит о помощи.

— Как подумаю о ее лице, аж в дрожь бросает, — не сдержался я.

— Ее оно пугает гораздо сильнее, поверьте мне на слово, — сказал доктор, похлопав меня по руке. — Как и мысль о том, что оно пугает вас. Просто будьте рядом, когда ей понадобится ваша поддержка, — вот в чем ваша задача. Ваша обязанность, если хотите.

Поскольку суточная доза сентиментальностей была уже многократно превышена, я решил сменить тему.

— Вам известно о вампирьем логове, которое мы нашли в Пэрли?

— Да, неприятное было дело.

— То, что я там ощутил, Найтингейл назвал tactus disvitae не-жизнью, — сказал я. — Он предполагает, что вампиры высасывают жизнь из всего, что их окружает.

— И я разделяю его предположение.

— Вам доводилось когда-нибудь препарировать мозг жертвы вампира?

— Когда они попадают ко мне на стол, их мозг обычно находится на последней стадии иссушения, — ответил доктор. — Однако было два-три случая, когда они ссохнуться не успели, благодаря чему я получил кое-какие сведения. Мне кажется, я знаю, к чему вы ведете.

— Вы обнаружили в них следы магической деградации?

— Гипермагической деградации, — поправил доктор. — И да, мозги всех осмотренных мною жертв находились в терминальной стадии ГМД — это означает поражение более девяноста процентов мозга.

— Есть ли вероятность того, что «жизненная энергия» и магия — это фактически одно и то же?

— Во всяком случае, моим заключениям это не противоречит, — ответил доктор Валид.

Тогда я рассказал ему о своих опытах с карманными калькуляторами и о том, насколько их разрушенные микросхемы напоминали повреждения человеческого мозга, вызванные ГМД.

— Это должно означать, что магия воздействует как на живые организмы, так и на неживые предметы, — сказал доктор. — А это, в свою очередь, позволяет считать возможным создание неких относительно точных измерительных приборов.

Доктор Валид был явно раздосадован — совсем как я, когда открыл способ распознавания магии с помощью пса Тоби.

— Нужно обязательно повторить ваши опыты и зафиксировать результаты, — сказал он.

— Это можно и потом, — возразил я. — Сейчас мне важно знать, каким образом магия воздействует на продолжительность жизни.

Доктор Валид внимательно на меня посмотрел.

— Вы о Томасе?

— Я о вампирах, — сказал я. — Я посмотрел, что есть на эту тему у Вольфе, он пишет по крайней мере о трех случаях четкого определения возраста вампиров. Каждому из них было более двухсот лет.

Доктор Валид был горячим сторонником точных наук и не стал верить на слово естествоиспытателю, жившему в девятнадцатом веке. Однако он допускал некую вероятность того, что эти данные правдивы. Честное слово, специалист по криптопатологии мог бы быть не таким занудой! Но я отнюдь не собирался допускать, чтобы его занудство испортило такую замечательную теорию.

— Давайте на мгновение представим, что это правда, — зашел я с другой стороны. — Возможно ли, что все существа, которым свойственно необычное долголетие, — genii locorum, Найтингейл, Молли, вампиры — забирают магию у окружающей среды, благодаря чему не старятся и не умирают?

— Жизни свойственно защищать самое себя, — ответил доктор. — Вампиры, насколько науке известно, единственные создания, способные высасывать жизнь — то есть и магию, и все прочее — непосредственно из живых людей.

— Вот именно, — кивнул я. — Теперь давайте забудем о божествах, Молли и прочих необычных существах и сосредоточимся на вампирах. Можно ли предположить, что существует некое вампироподобное создание, которое питается жизненной силой музыкантов, что делает их крайне уязвимыми в момент исполнения музыкальных произведений?

— Вы полагаете, существуют вампиры, которые питаются джазом?

— А почему бы и нет?

— То есть джазовые вампиры?

— Ну, если кто-то ходит как утка и крякает как утка, то…

— Но почему именно джаз?

— Вот это уж не знаю, — ответил я.

А вот папа мой наверняка знал бы. Он бы сказал, что иначе и быть не могло, ведь на свете нет музыки, кроме джаза.

— Думаю, нам стоит собрать нескольких музыкантов, привести к ним вампира и потом посмотреть, чей мозг будет поврежден.

— Не думаю, что такой метод соответствует протоколу по экспериментам с участием человека, утвержденному Британской медицинской ассоциацией, — возразил доктор. — Не говоря уже о том, как трудно будет найти добровольцев, готовых стать подопытными кроликами.

— Да ладно, — сказал я, — это же музыканты! Согласятся, если предложить им денег. Даже если просто поставить пива.

— Так, значит, такова ваша версия причины гибели Сайреса Уилкинсона?

— И более того, — добавил я, — думаю, в связи с этим я наткнулся на целую цепь взаимосвязанных событий.

Я принялся рассказывать доктору о Пегги и Джонсоне по прозвищу Змеиные Кольца, о том, что случилось в «Парижском кафе». И рассказ мой с каждым словом становился все неправдоподобнее.

Когда я закончил, доктор как раз допил чай.

— Надо найти эту Пегги, — подытожил я.

— Непременно, — кивнул доктор.