Брат (СИ)

- Что ж, начали…

Возвращение в Москву можно было назвать вполне удачным, если бы не одно «но»: как только поезд тронулся, Артур в образе Инны Васильевны начал жаловаться то на духоту, то на чрезмерную жесткость матраса, то на больную спину, то на опухшие ноги. Поток жалоб, казалось, был нескончаемым. Под конец Вика не выдержала и, уткнувшись лицом в подушку, простонала, что разрешает Сергею убить ее «мать». Лавров, сам измученный недомоганиями «тещи», уже хотел исполнить просьбу, но тут за Инну Васильевну  рьяно вступился лысоватый сухопарый дедок – сосед по купе. Артур от греха подальше решил всю дальнейшую дорогу сидеть тише воды, ниже травы, притворившись сонной тетерей. Что было лишь на руку и Вике, и Сергею – весь остаток пути они провели в относительном покое, если не считать попыток дедка разбудить свою «спящую красавицу» - то есть, Инну Васильевну.

Когда поезд прибыл, толпы людей устремились к выходу в город. Лишь троица грешников никуда не спешила. Они кутались в куртки, предоставленные «добрым начальством» в комплекте с биомуляжами, разглядывали серое небо и, в целом, наслаждались жизнью. Даже  тяжелый столичный воздух казался им лучше, чем всегда, а подтаявший снег вызывал чуть ли не детский восторг. Кривошапкин единственный был не в духе. Он в обличье Инны Васильевны - всеми силами старался отбиться от прощальных поцелуев пожилого попутчика. Сергей, наблюдая за ними, повернулся к Вике и произнес:

- Кажется, «мама» популярней тебя.

Нахмурившись, Ермолаева передернула плечами и подошла к Артуру. Она мягко улыбнулась мужчине и, приобняв Кривошапкина, проговорила:

- Прошу простить нас, но мы спешим. Увы, я вынуждена украсть у вас свою маму.

Дед хотел что-то ответить, но его прервала сам «Инна Васильевна»:

- Да-да, ты права, Алисочка, у меня занятия, у тебя работа… Приятно было с вами познакомиться. До свидания!

Произнеся это, Кривошапкин резко развернулся и практически потащил актрису к выходу, даже Сергей едва за ними поспевал. Но вскоре Лавров остановился и, схватив Вику за свободную руку, пробурчал:

- Может, ты ее отпустишь? Инна, как вас там, Васильевна, вы ведете себя неподобающим для вашего возраста образом. Потом же сами будете мучиться…

Поправив очки, Артур ехидно улыбнулся и притянул к себе Ермолаеву.

- Да ну?

Сергей сузил глаза и повторил те же действия, что и напарник – дернул Вику на себя.  Та, не выдержав, застонала и вырвала обе руки, а затем прошипела:

- Прекратите оба! Ведете себя, как дети! На нас уже смотрят!

И, правда, вокруг уже собирались зеваки, а кто-то даже снимал их на телефон. Покраснев от стыда, Лавров виновато улыбнулся «Алисе» и, не смотря на Кривошапкина, произнес:

- Ладно, пошли уже…

Артур покачал головой и ехидно проговорил:

- Это ты «пошли», а мы пойдем!

Сергей дернулся, сжал кулаки и хотел уже ответить, но актриса его перебила:

- Артур… то есть, мама, прекрати немедленно! Если ты продолжишь в том же духе, то я…

- И что ты сделаешь? - руки в боки встал Кривошапкин.

Вика вздернула подбородок и, зло сверкая глазами,  развернулась и пошла к выходу. До слуха грешников донеслось:

- Из квартиры выгоню, будешь спать на лестничной площадке.

Сергей согласно кивнул и, скосив глаза на Кривошапкина, поддакнул:

- Вот! Так что, теща, не шали!

И с этими словами он последовал за актрисой.  Скрипнув зубами, Артур развернулся к зевакам и злобно буркнул:

- Ну, чего уставились?

И, не дожидаясь ответа, поспешил за напарниками.

В метро было так же шумно, как и на улице. Возле касс образовались длинные очереди и, судя по тому, как некоторые возмущались вслух, а не про себя – стояли они здесь долго.  Слава богу, грешники успели запастись талончиками с прошлой поездки, поэтому, не останавливаясь, преодолели турникеты и спустились по эскалатору. Им повезло: не успели подойти, как тут же показался поезд. Единственное, что удручало, так это количество пассажиров: спустя несколько минут в вагоне уже дышать было нечем.

Артур, кряхтя, с завистью смотрел на тех старушек, которым уступили место. А он чем плох? Вроде тоже не молоденький, однако почему-то никто не спешил освобождать для него сиденье. Приходилось, вцепившись в поручень, терпеливо сносить толчки, стараясь при этом не разразиться бранной тирадой. Не зря он общественный транспорт всегда недолюбливал.

Кривошапкин так углубился в свои размышления, что не сразу заметил, как кто-то толкает его в спину. Спина тут же заныла – радикулит, что ли? Он, постанывая, обернулся. Это был Сергей. Он кивнул на освободившееся место и произнес:

- Присаживайтесь, мама. Вы уже старая, свой век доживаете, вам положено.

Артур хотел отказаться, но ноющая  боль в пояснице решила за него – скрипнув зубами, он сел и закрыл глаза, чтоб не встречаться с насмешливым взглядом Лаврова. И сам не заметил, как заснул.

Разбудила его Вика: тронула за плечо и слегка встряхнула. Лавров тут же подхватил его под руку и потащил к выходу.

Морозный воздух после духоты в поезде был настоящей благодатью. Сергей вдохнул его полной грудью и зажмурил глаза от удовольствия. Если бы не Артур, который стоял рядом и ныл по поводу того, какая «развалюха» ему досталась вместо нормального «носителя», то можно было с полной уверенностью сказать, что жизнь в образе Котова удалась. Красавица-жена и трехкомнатная квартира в центре... Но увы, это все не его. Сергей тяжело вздохнул и сгорбился. Настроение с отметки «отлично» сразу же опустилось до «хреново». Поэтому он взглянул на Кривошапкина и пробурчал:

- Мама, хватит ныть! Если вы и дальше будете портить нам с Вик… Алисой нервы, то я вам подробно расскажу, где раки зимуют, - заметив, что напарник собирается возразить, Лавров с угрозой в голосе продолжил: - И не только расскажу, но и покажу.

Кривошапкин тут же подбоченился и, выпятив внушительную грудь, с пафосом вскричал:

- Ты не посмеешь поднять на женщину руку!

Лавров фыркнул, сдерживая злой смех, и хрипло произнес:

- На вас, мама, я не только руку смогу поднять, но и ногу! Какая же вы женщина?

Но тут Вика шикнула на Лаврова и кивком указала на людей, которые с интересом на них поглядывали.

- Прекратите собачиться! - сделала она внушение обоим. - Давайте, наконец, дойдем до квартиры и там устроим разбор полетов.

Спустя пять минут они оказались около «своего» подъезда. Двери радовали свежей покраской. Увы, это касалось только дверей – само здание, кажется, не ремонтировали лет десять, а может, и больше. Видимо, серая облупившаяся краска и желтоватые кирпичи должны были напоминать жильцам о тех временах, когда эта пятиэтажка была построена. Вид «хрущобы» расстроил не только Артура, но и Вику. Она-то считала, что раз  дом находится практически в центре, то должен быть элитным. Лишь один Сергей, похоже, пребывал в хорошем расположении духа, что-то насвистывая себе под нос. Но, подойдя к входной двери, он остановился в растерянности и, наконец, оглянулся на Вику.

- Эй, солнышко! Ты знаешь код?

Разозлившись, Ермолаева пихнула Лаврова локтем в бок и произнесла:

- А ну подвинься!

И, достав бумажку, полученную от Светлого, она сверилась с цифрами, написанными на обороте, и быстро защелкала по кнопкам. После чего открыла дверь и хмуро заметила Сереге:

- И не смей звать меня «солнышком».

Сергей удивленно округлил глаза и почесал затылок.

- Почему? Разве мы не муж и жена? Я всех своих девушек или «зайкой» называю, или «солнышком».

Вика презрительно сморщила нос.

- Да ну? Могу поспорить, что с тобой никто больше месяца не задерживался! Если б ты знал, недотепа, как нас тошнит от этих ваших «зайчиков» и «солнышек»! - и, достав ключи, она направилась к лестнице.

Оказавшись в квартире, Вика первым делом выбрала себе комнату. Увы, ни одна не пришлась ей по вкусу. Складывалось ощущение, что, переступив порог, она попала в сороковые–пятидесятые: ковры на стенах,  деревянный шкаф, видавший виды диван и большой круглый стол в зале. Единственное, что было новым – телевизор в гостиной. Поэтому ее, скорее всего, займет Лавров. Хотя… какая ей разница, где будет спать эти двое! Самое главное, что она займет спальню с широкой кроватью. Кстати, сейчас, когда Лавров с Кривошапкиным вновь пререкаются, самое время принять душ. Вика хихикнула и зажмурилась от удовольствия. Как хорошо быть вновь живой!