Хроники крови. Пенталогия (ЛП)

Еще один шаг. Дональд соглашается с ней, что Марджори Нельсон неизбежно должна стать следующим этапом их исследований.

Коленом она, больно ударившись, наткнулась на герметичный бокс. Женщина отпрянула назад и замерла.

Уставившись на свое отражение, Дженис Брайт увидела, как оно превратилось в вереницу серых лиц, искаженных, лишенных человеческого достоинства; тел, обезображенных, с зияющими разрезами, наспех скрепленными грубыми швами из черного шелка, словно шпалами на железнодорожном полотне. Что увидит она, когда поднимет крышку? Насколько далеко зашла Кэтрин?

Заставив себя глубоко вдохнуть, вопреки стиснувшему горло спазму, она позволила бумажнику Генри Фицроя выпасть из ее правой руки на пол. Теперь это уже не имело никакого значения. Никакого. Никакого…

Она потянулась к крышке, не в состоянии унять дрожь, но не собираясь сдаваться, и положила руку на задвижку. Пальцы ее были настолько холодными, что металл под ними показался теплым.

Замок, щелкнув, открылся.

Изнутри пахнуло воздухом, обогащенным кислородом, а потом раздался звук, происхождение которого не могло иметь ничего общего ни с механикой, ни с электроникой.

Доктор Брайт замерла. Мышцы руки, которым уже был отдан приказ подняться, свело судорогой, и они дрогнули.

Потом она услышала слабый стон.

— Дональд?

Начался процесс формирования гласных. Искаженные звуки, даже хотя бы отдаленно не напоминающие те, что обычно издаются человеком.

По обеим сторонам лица женщины ледяными дорожками стекал пот. Пальцы отчаянно старались задвинуть защелку. Что бы там ни находилось, это нельзя было выпускать наружу.

— Док… тор…

Она отпрянула назад, задыхаясь, едва не взвыв от ужаса Затем повернулась и ринулась прочь.

От такого кошмара невозможно избавиться с помощью разума, его нельзя рассеять здравыми рассуждениями или даже, казалось бы, несокрушимой логикой, и он сопутствовал доктору Брайт, когда она проносилась по пустынным коридорам. Эхо издевалось над ней. В тенях воображением нагромождались чудовищные фантастические фигуры.

*

— А что, если ее здесь нет?

— Ее нет дома, — отозвалась сквозь сжатые зубы Вики. Они нашли адрес доктора Брайт в записной книжке матери, лежавшей возле телефонного аппарата. — Где-нибудь она же должна находиться.

— Но вовсе не обязательно в своем кабинете.

Женщина обернулась, чтобы взглянуть на Селуччи, хотя в окружавшей их темноте разглядеть что-либо была не в состоянии.

— У тебя появилась более удачная идея?

Она услышала, как Майк вздохнул.

— Нет. Но, если ее там не окажется, что тогда?

— Тогда имеет смысл перевернуть вверх дном ее кабинет. Нам обязательно нужно найти хоть что-нибудь, что подскажет нам, где искать Генри.

— А если мы не сможем…

— Заткнись, Селуччи. Мы обязательно его найдем Он набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить снова, но потом счел за лучшее молча выдохнуть.

Вики снова судорожно вцепилась в подлокотник. «Мы обязательно найдем его». Все, что она смогла рассмотреть сквозь ветровое стекло, — это сияние фар, а вот что они освещали, включая и поверхность самой дороги, она разобрать не могла. Огни других машин появлялись как бы ниоткуда — красные и желтые глаза невидимых зверей. Женщина ощутила, как машина стала поворачивать, затем замедлила движение и остановилась. Наступила тишина, вокруг теперь была полная тьма.

— Я припарковался позади здания, — сообщил Майк. — Все же не так заметно, если нам придется пробираться мимо охраны.

— Неплохая идея.

Несколько мгновений никто из них не двигался, потом Вики повернулась к своей двери, а Селуччи распахнул свою. Включился внутренний свет, и на один миг Вики увидела в боковом стекле машины свое отражение.

Нет… приникнув к стеклу, раздвинув пальцы, безмолвно раздвигая губы, за ним стояла ее мать.

— Майк!

Спустя мгновение он уже был возле нее, и дверь милосердно закрылась, как только он упал на переднее сиденье. Женщина прижалась к его груди и замерла в объятиях друга, зажмурив глаза так плотно, что почувствовала боль, и не в силах унять дрожь.

— Вики, в чем дело? Что случилось? — Ему никогда не приходилось слышать, чтобы она произносила ею имя в таком ужасе, и Селуччи отчаянно надеялся, что никогда больше этого не услышит.

Страдание в голосе подруги не только надорвало ему душу, оно проникло в него так глубоко, как не удавалось

ей самой.

Вики прижалась к нему так сильно, что он едва мог дышать, ее пальцы были судорожно стиснуты в кулаки.

— Майк, моя мать умерла.

Он прикоснулся губами к ее волосам.

— Я знаю.

— Да, но ее заставили встать из гроба — В голосе женщины слышались нарастающие истерические интонации. — Тогда — знаешь, эта мысль только что пришла мне в голову, — когда мы найдем ее, что мы должны делать, я хочу сказать, как мы ее похороним?

— Иисусе Христе, — шепотом произнесенное имя Божие прозвучало как молитва.

— Я имею в виду, — она была вынуждена шумно сглатывать воздух между каждыми двумя словами, — должна ли я снова убить ее?

— Вики! — Майк прижал ее к себе еще крепче. Ничто иное не пришло ему в голову. — Будь все проклято! Ты не убивала ее

в первый раз!

Умоляю, пойми наконец: ее смерть

никак

с тобой не связана.

Он почувствовал, как его подруга пытается овладеть собой.

— Иногда я начинаю в этом сомневаться, — пробормотала она.

*

Голод когтями вцепился в него и стремился поработить его полностью, и ему приходилось прикладывать все оставшиеся силы, чтобы не дать этому чувству захватить над собой власть. Вырвавшись на волю он быстро бы привел его, стремясь к насыщению, в полное беспамятство, возможно, переломал бы все кости. Генри не мог допустить, чтобы такое случилось. Он

должен был

остаться в сознании, быть готовым к тому, что его похитители окажутся настолько безрассудны, что откроют бокс между сумерками и рассветом.

Лишенный сил настолько, что их не хватало даже на страх, вампир был теперь в состоянии рассматривать свое заключение почти бесстрастно. Почти. Воспоминания о том, как он угодил в ловушку, мелькали во тьме, словно мотыльки, вились по самым краям сознания, но хуже этого: мысль об экспериментах, которые могут начать проводить над ним после восхода солнца, окончательно убивала в нем надежду на спасение.

Фицрой пережил Инквизицию, был свидетелем работорговли, концентрационных лагерей Второй мировой войны и очень хорошо знал, какие чудовищно жестокие поступки могут совершать люди. Он видел, как его собственный отец приговаривал к сожжению на кострах мужчин и женщин лишь вследствие того, что пребывал в дурном настроении. «А те, в чьих руках я сейчас нахожусь, — думал он, — уже доказали, что не связаны никакими этическими обязательствами». В этом помещении были установлены три контейнера. Он находился в одном из них. Несомненно, мать Вики была в одном из двух оставшихся.

Слегка повернув голову, чтобы поток свежего воздуха свободно проникал к нему сквозь решетку — не поддающуюся его отчаянным усилиям решетку, проходящую над его ртом и носом, — он сконцентрировался только на дыхании. У него имелось не так уж много возможностей чем-либо заняться, и это была одна из них.

«Не слишком большое утешение, но я могу не беспокоиться о том, что задохну…»

Отвратительная вонь внезапно накрыла его удушающим облаком. Генри постарался отвести голову как можно дальше, лопатки его вжались в пластик, затрудненное дыхание заставило усиленно колотиться сердце, удары которого грохотом отдавались в ушах. Это существо оказалось прямо напротив его бокса; должно быть, оно где-то рядом.

Приложив к груди покалеченную руку, Генри заставил себя успокоиться. Это обстоятельство могло оказаться его единственным шансом на свободу; он не имел права позволить слепой панике взять над собой верх.