Сказки диспетчерских смен (СИ)

– Это, знаешь ли, как посмотреть, – сказала женщина-кондуктор – её профессию выдавали чекопечатающая машинка, свисавшая с запястья левой руки на кожаном ремешке, и небольшая сумка с парой-тройкой открытых отделений, висевшая на груди. Сумка, правда, была пустой.

– Иногда минута растягивается в целую жизнь, – продолжала кондуктор. Стройная, выше среднего роста с глубоко запавшими чёрными, или казавшимися чёрными, глазами, лет за пятьдесят. В тёмно-зеленой куртке-безрукавке из искусственной кожи поверх – Света удивлённо моргнула – строгой зеленой рубашки и под стать ей брюк – явно форменных, хотя саму форму Света узнать не смогла. Не хватало лишь фуражки на завитых мелкими кудряшками рыжеватых волосах.

«Надо же, – мелькнула мысль, – прям как в прошлом веке! Хотя, если трамвай экскурсионный…».

– И что? – не поняла Света. – Поэтому нельзя подождать пассажира? Это ведь не самолёт.

– А какая разница? – ответила кондуктор вопросом на вопрос. – Там салон и здесь салон, и там и тут пассажиры, там бортпроводники, здесь я.

Она белозубо улыбнулась, и на миг словно обратилась в гибкую и красивую молодую женщину – этакий эталон стюардесс.

– Там летят, – фыркнула Света. Она поднялась на две ступеньки в салон и взялась за блестящий поручень. – А вы всё по рельсам. – Она пошарила в кармане куртки и вытащила пятидесятирублёвку.

– Ты уверена? – Женщина взяла купюру, провела чекопечатающей машинкой над Светиной ладонью. Машинка погудела и выплюнула билет. Кондуктор вложила его вместе с купюрой в пальцы ошарашенной Свете.

– В каком смысле? – не поняла Света. – Вы деньги не взяли.

– У нас не деньгами расплачиваются. А смысл?.. Ну, скажи, в чём вообще смысл полёта?

– Побыстрей добраться до нужного места? – сказала Света. «Странный у нас какой-то разговор», – подумала она.

– А, может быть, в самом полёте? – заметила кондуктор.

– Причём тут какой-то смысл? Если мне нужно куда-нибудь далеко, я лечу самолётом.

– Можно добраться поездом или машиной.

– Или пешком, – кивнула Света. – Но что делать, когда нужно побыстрей?

– Ну, как один из вариантов – сразу родиться в нужном месте.

Света не нашлась, что ответить. Она окинула взглядом салон: узкий проход между рядами мягких, покрытых дерматином сидений, и почти все занятые, несмотря на позднее время. На них с кондуктором никто не обращал внимания – все смотрели в окна.

«Точно, экскурсионный, – подумала она про себя. – И что они там видят за окошками в этой полутьме?»

Она машинально перевела взгляд на ближайшее окно и тихонько ахнула.

Довольно далеко стоящие друг от друга столбы с тускло-жёлтыми фонарями, вдоль которых шёл трамвай, словно выплывали из сумрака в свет, высвечивая, точнее, как бы накачивая объёмом и красками полосы пейзажа. И полосы эти были разными: гаснущие в темноте тополиные осенние голые кроны сменялись красно-золотыми варежками листьев, надетых на ветви берёз, которые в свою очередь растворялись в свете зари над стылой водой небольшого, круглого озера.

Света помотала головой и несколько раз зажмурилась, не веря собственным глазам.

– Это что? – с опаской спросила она у кондуктора, показывая пальцем в окно, за которым нарождалась пронизанная солнцем пустая аллея сбросивших листву клёнов.

Женщина обернулась на миг и улыбнулась.

– Клёны, – сказала она, с удовольствием глядя на испуганную Свету. Потом засмеялась, мягко и по-доброму. – Сейчас на дворе что? Осень. Вот мы и едем по осени.

– Я понимаю, – пробормотала Света – кондуктор недоверчиво хмыкнула, – косясь на окно, за которым выплыла сочившаяся потоком капель тёмная туча. – Но почему время разное?

– А его и измеряют по-разному. Кто – эпохами, кто – часами.

– И…что?

– Ну… у кого и эпоха укладывается в один миг – слышала песню? А у кого и минута тянется вечностью. Я тебе это уже говорила. А что бы ты выбрала?

– Я? – растерялась Света. – Не знаю. По-моему, и так и так не совсем правильно. Мигнул – и новая эпоха. А старую куда? Не может быть, чтобы там всё было плохо, так просто не бывает.

– А тягучая занудливость растянутых минут в ней предпочтительней?

– Да нет же! – Света закусила губу. – И растянутые минуты – это ведь жизнь. У кого-то короткая и яркая, у кого-то длинная и рассудительная. И не стоит разбрасываться жизнью, перескакивая целые эпохи.

Какое-то время кондуктор задумчиво смотрела на Свету, и той вдруг сделалось довольно неуютно. Она поёжилась и робко сказала:

– И вообще, я не философ.

– Все мы «не философы», – вздохнула женщина, – только вот хлебом нас не корми, дай порассуждать о мироздании. Тебе, кстати, стоять придётся, все места заняты.

– Да, а куда вы едете? – спохватилась Света, окидывая взглядом салон. – И почему без остановок?

– Почему – без остановок? С остановками. А едем – ну… куда сердце захочет, хоть в Антарктиду, но только в осени.

– И как вы узнаёте, кто куда хочет? – сказала Света. – Я ещё понимаю, когда…

Женщина внезапно рассмеялась, будто зазвенели маленькие льдинки.

– Ты решила, что мы заранее выяснили предпочтения каждого пассажира и проецируем на окна слайды?

– А разве нет? – Света вдруг почувствовала себя донельзя глупой, покраснела.

Не отвечая, кондуктор наполовину развернулась на своём сиденье, нажав на защёлки вверху, опустила маленькое окно, впуская смолисто-хвойный запах. Чуть привстала и ненадолго высунулась наружу. Потом снова подняла стекло и показала небольшую коричневую шишку с полосками смолы на боках. Провела большим пальцем сверху вниз, сдирая в ладонь чешуйки, и достала несколько кедровых орешков, которые протянула Свете.

Света машинально сунула один в рот, расщелкнула: ни с чем не сравнимый вкус так и подстёгивал заняться шишкой поосновательней. Она аккуратно вынула скорлупки и, не решившись бросить на пол, спрятала в карман.

– Как такое возможно? – За окнами уже плыл широкий бульвар с огромными каштанами в пышной золотой листве.

Трамвай плавно остановился.

– Минутку. – Кондуктор повернула плоскую рукоять на стенке рядом со своим местом. С шипением открылись створки. Свете было видно, как в середине салона с сиденья поднялась пара и вышла в передние двери. Затем двери закрылись – вагон дёрнулся и застыл, – чтобы тут же открыться вновь, и новая пара сошла с подножки. Так продолжалось несколько минут, пока в салоне не остались лишь Света с кондуктором.

И так не очень яркий свет матовых плафонов померк ещё больше, погрузив салон в уютный сумрак.

– Иди-ка сюда.

Женщина встала, прошла в середину и присела у окна, приглашающе похлопав по сиденью рядом с собой. Света подошла, села. Ей было интересно.

– Ты имей в виду, – сказала кондуктор, – за окнами – не погода, за окнами – настрой твоей души. Оттого, кто-то окунается в разноцветье на осенних ярмарках, где ручьи золотой пшеницы сливаются в неспешные потоки, текущие к мельничным жерновам. А кто-то в чертогах ледяной королевы поднимает в честь хозяйки бокал тёмного хрусталя с коктейлем из стужи и вьюг. Или в звёздном шлейфе Млечного Пути вдруг видится опахало галактик с мириадами крошечных солнц. Пожалуй, ты нам подходишь.

– Что? – не поняла Света. – Куда я подхожу?

– Нам, – сказала кондуктор. – Диспетчерской Осени.

Она внимательно смотрела на Свету.

– Э… – Света не знала, что сказать. – Только осени?

– Только осени. Ты же к нам села. А вполне могла попасть в кабинку колеса обозрения Диспетчерской Летнего Разноцветья.

– Это как? – удивилась Света. – Я в трамвай садилась, какое же это колесо, да ещё обозрения? Как можно перепутать?

Женщина вздохнула. Терпеливо. И внятно сказала Свете, тщательно выговаривая слова:

– Всё это – настрой души. И если настроение озорное, проказливое, трамвай осени вполне может смениться плавными оборотами колеса, выносящими на обозрение летнее разноцветье. Или весёлые кораблики-льдинки помчатся наперегонки в капельном перезвоне, и в дробящихся этих брызгах весны вдруг проглянут замёрзшие картины теплеющего солнца.