Призраки прошлого

Совершенно предсказуемо Милана захлюпала носом, вытащила маленький платочек, уткнулась. Я мгновенно оказался рядом. Пытаясь успокоить, прижал к себе, но она вырвалась и убежала со сцены. Я ощутил себя полным идиотом. Зачем я её послушал? Обернувшись, я заметил Верхоланцева мрачнее тучи. Видимо, он давно наблюдал за нашими играми.

Я подошёл к краю сцены, спрыгнул вниз.

– Ну и что же ты ей такое сказал, козел?! – буркнул он.

– На рояле сыграл.

– А на балалайке сможешь?

– Нет.

– А на барабане?

– На гитаре ещё могу. На шестиструнке. Больше ни на чем, – сообщил я твердо, чтобы прекратить идиотские расспросы.

– Молодец, – протянул он насмешливо. – А рожу-то где расцарапал?

– Бандиты напали.

– Бандиты? Ух, ты, – ехидно прокомментировал он. – Ладно, сейчас ты чуть больше на мужика похож, а не на пидора.

В душу, будто вода из прорвавшейся плотины, хлынула ярость, я готов был развернуться и со всей силы врезать ему по морде. Но меня осенило. Он говорил то, что хотел бы сказать Мельгунову, но не осмеливался. На мне, беззащитном, бесправном человечке, можно сорвать зло, а сказать правду в лицо мегазвезде главреж не решался. И бесился из-за этого. Сволочь. Я разозлился и с моих губ чуть не сорвался жестокий вопрос, за каким хреном он убил Северцева, которого так любила Милана.

– Переодевайся и гримируйся, – хмуро добавил Верхоланцев, будто прочитав мои мысли.

Я вышел в коридор и направился к гардеробной, как вдруг меня схватил кто-то за рукав.

– Олег, мне нужно с вами поговорить, – услышал я хрипловатый голос.

Я обернулся и увидел Семена Непогоду, сценариста.

– Это не займёт много времени, – добавил он, и на его унылом лице появилось заискивающее выражение.

Он отвёл меня в комнатушку. Сигаретный дым висел столбом, хоть топор вешай, в куче исписанных бумаг, пепельницы с Монбланом окурков возвышалась пишущая машинка. Неужели сценарист до сих пор пишет свои опусы на древнем аппарате?

– Олег, садитесь, – быстро проговорил он. – Курите?

Я подумал, что табачного дыма и так слишком много и помотал отрицательно головой.

– Дмитрий Сергеевич предложил увеличить вашу роль. Я решил посоветоваться с вами. Ваше видение, что бы вы хотели добавить.

Я опешил. После такого мерзкого отношения ко мне главрежа, тот решил увеличить мою роль? Видимо, Мельгунов его довёл до ручки.

– Я бы хотел, чтобы мой персонаж выглядел благородней что ли. Не просто разбойник с большой дороги, а человек, способный на что-то хорошее, великодушный поступок.

– Так-так. Это интересно. И что именно вы хотели бы?

– Ну, скажем, этот пианист, к которому ушла Белла, убил кого-нибудь. Случайно. Белла обратилась бы за помощью к своему другу. Франко пытается замаскировать следы убийства, но все равно полиция выходит на след пианиста, и Франко берет все на себя. И его казнят потом, на электрическом стуле. Можно сделать под конец, что Белла флэш-бэком видит разные эпизоды из прошлой жизни, вспоминает о прошлой любви. Потом надпись: «Франко Лампанелли был казнён такого-то числа». Не слишком мелодраматично?

Сценарист выслушал параноидальный бред о розовых соплях, уставился на меня, и проговорил, как показалось, с восхищением:

– Олег, вы не пишите книги?

Я ощутил неловкость от того, что сценарист воспринял мою чушь всерьёз. И лишь пожал плечами.

– Нет, не пишу. Может быть, ещё постельную сцену вставить стоит. Все-таки показать, что Франко и любовник был неплохой.

Непогода взглянул задумчиво на меня.

– Вы знаете, Дмитрий Сергеевич отрицательно относится к подобным вещам. Но я постараюсь. Спасибо, Олег за ценные советы.

Я вернулся на площадку, и мы сняли, наконец, злополучную сцену, на которой прервались, когда приехал Мельгунов. Верхоланцев почти не вмешивался. Мы сделали пару дублей Миланы, потом меня и главреж устало бросил:

– Ладно, перерыв. Потом другую сцену будем репетировать.

К нему подскочила Лиля и стала шептать ему что-то с таким выражением лица, будто через пять секунд наступит Апокалипсис. Верхоланцев матерно выругался, потом взглянул на меня и буркнул:

– Ты, пианист хренов, сядь за рояль и сбацай что-нибудь.

Я разозлился, издевательские слова оказались последней каплей. Ни слова не говоря, я снял пиджак, зацепив за петельку, забросил за спину и демонстративно направился к выходу из кафе.

– Ты что оглох? – поинтересовался Верхоланцев с долей удивления. – Куда пошёл?

– Я вам не быдло, чтобы меня мордой по столу возить, – огрызнулся я.

Я ждал, что он разразится потоком матерных ругательств, заорёт, чтобы я выметался со студии. Выгонит навсегда. Но вместо этого Верхоланцев произнёс с иронией:

– Звёздная болезнь началась? Ладно, Олег, не обижайся, – добавил он дружелюбно. – У нас пианист заболел, надо снять пару кадров. А ты я вижу, хорошо умеешь на рояле играть. Ну чего уставился. Что мне перед тобой на колени встать?

– А по-человечески нельзя относиться? – буркнул я.

Он подошёл ко мне, приобнял за плечи, отвёл в сторонку. Улыбаясь в усы, тихо спросил:

– Ты за «пидора» обиделся что ли? Олег, ну ты ж мужик, разве такая глупость может тебя задеть? Это шутка была. Ну, извини, я сорвался. Что я тебе скажу, я нашему сценаристу предложил твою роль увеличить, потому что ты вписался в нашу команду. Молодец. Да, бывает, что я ору. Но я ору на всех, потому что всех вас, засранцев, люблю. Давай дуй в гардеробную, чтобы тебе роскошный фрак выдали.

Через полчаса я сидел за роялем, рядом суетились техники, выставили камеру.

– Кирилл, спину снимешь и крупный план рук. Понял? – отдавал приказания Верхоланцев.

Лиля поставила на пюпитр пачку нот, от чего мне стало хреново. Но Верхоланцев, увидев на моем лице растерянность, проронил:

– Играй что хочешь. Не переживай.

Когда начали съёмку, краем глаза я замечал, что Верхоланцев все больше мрачнеет, будто моя игра его раздражала. Я внутренне сжался, ожидая окрика: «Эмиль Гилельс хренов, играть не умеешь, а берёшься».

Но он молчал, лишь отдавал короткие указания Кириллу, который снимал мои пальцы, бегавшие по клавиатуре рояля.

– Стоп. Снято! – наконец, воскликнул Верхоланцев, и добавил: – Молодец, Олег. Сегодня выпишем тебе двойную ставку. Иди отдыхай.

Я спустился вниз и на выходе из павильона столкнулся с длинным, тощим, как швабра, мужиком, одетым в наглухо застёгнутый темно-серый костюм. По его выправке сразу понял, что это мент.

– Господин Верстовский? – спросил он глухим, металлическим голосом. – Виктор Николаевич Звягинцев, старший следователь. Я должен с вами поговорить. По поводу убийства Северцева. Пройдёте.

Звягинцев провёл меня по коридору, и мы оказались в комнатке без окон, где стоял лишь металлический стол и два стула напротив. Около стены скучал здоровенный амбал в полицейском форме, что мне совершенно не понравилось.

– В каких отношениях вы были с господином Северцевым? – ошарашил следователь.

– Да ни в каких. Я видел его только мёртвым, нашёл в гроте тело.

– Как же так? Вы же заменили его в этой роли. Это нам известно.

– Это произошло совершенно случайно! Я приехал в гости к своим друзьям. Гулял по берегу, зашёл в пещеру, нашёл труп. О чем честно сообщил в полицию. Всё!

– Почему вы так сердитесь? – глухо произнёс Звягинцев, пристально изучая меня. – Вы в составе съёмочной группы, погибает актёр, вы занимаете его место.

– Вы что обвиняете меня, что я его убил, потому что хотел роль получить? Чушь! Я даже не актёр, я – журналист. Приехал отдохнуть. Случайно оказался на съёмочной площадке, они искали актёра на замену. Я подошёл, рост и вес у меня такой же, как у Северцева.

– Откуда вы знаете вес Северцева?

– Потому что размер у меня одинаковый, его костюмы мне идеально подошли, даже перешивать не пришлось.

– Удивительно, не правда ли? – следователь откинулся на спинку стула, не сводя с меня глаз. – Вы случайно приезжаете в город. Случайно попадаете на место преступления. И случайно получаете роль убитого актёра. Не слишком много случайностей?