Пастухи призраков (СИ)

Ухо чуточку поболело, бабушка заметила на мочке родинку, которой раньше будто бы не имелось (две недели дулась и ходила с убитым видом). Больше тётя Лену не беспокоила, и на том спасибо. Лена утешала бабушку, что люди с неописанными наукой способностями были всегда, никакое это не проклятье и не повод для несчастий, просто тётя Ида даже без способностей была тюкнутой. Благодаря внезапно проявившемуся таланту усмирять кусачих собак Лену повысили из уборщиц в медсёстры.

Небо замутилось, порозовело. Лена стояла на балконе, горло драло от сигарет. Толком не рассвело, а уже парит, дышать не чем. Что же случится-то, блин? Вот почему нельзя, чтоб без геморроев?!

***

Раскалённый воздух вяло дрейфовал из одного балкона в другой, вместо сквозняка насыщая комнаты пылью, пухом и побочными эффектами моторостроительного производства. Грохот улицы заглушал плески и визги в ванной – с наступлением жары Нюся твёрдо осознала себя русалкой. Лена думала об отпуске. Если дача совсем развалилась, можно палатку поставить – всё лучше, чем в асфальтовой душегубке. Палатка не так уж дорого обойдётся.

Мокрая майка полетела в корзину с грязным бельём.

По Лениной голове бродили смутные мысли о пользе купальников (которых у неё отродясь не было) и вреде генеральных уборок при температуре плюс тридцать пять за бортом. Перед гостями бабушка с тётей драили квартиру, так поступали их бабушки и тёти на протяжении веков, не в Лениных силах противиться зову предков. Впрочем, если б не жара, уборка вполне медитативное занятие. Скользя розовой тряпкой по мебели отточенными с детства движениями, Лена ощущала, как её руки переплетаются сквозь время с руками тёти Иды и бабушки, год за годом протиравшими те же самые полки, подлокотники и венгерский трофейный буфет. С буфетом больше всего возни – в его резных завитках пыль точно специально склеивалась. При переезде со старой квартиры Лена захватила всё, включая помойное ведро, купленное бабушкой незадолго до её пятого дня рождения.

Тряпка смахнула пыль с фотографии бабушки и деда на комоде. Бабушка в белом платочке, круглолицая, даже на чёрно-белой фотке заметно, что румяная, точно сдерживает смех. Дед – строгий, упрямо поджавший губы. По словам бабушки, семья деда была очень верующая. Ни один парень не решался к бабушке подойти – прабабки Татьяны боялись. Дед женился на ведьминой дочке не только по любви, но из борьбы с предрассудками. Он был самым упёртым комсомольцем на деревне, а после – не менее упёртым коммунистом. Бабушка осмелилась повесить иконы только после дедовой смерти.

Для гостей полагается убираться и готовить. Какое счастье, что хоть печь пирожки Лена не умела, иначе скончалась бы от геморроя. Зов предков, чтоб его! Вот папу предки зовом не обременяют, тем более что их у него, по всей вероятности, нет. Четыре бутылки газировки (пятую пришлось пожертвовать Нюсе вместо обеда) покрывались изморосью в холодильнике. Вкус абсолютно правильный, из детства. Гвоздём программы Лена планировала сделать брикет мороженого, смешав с фруктами и посыпав шоколадом. Папа обожает шоколад и мороженое. Когда Лена была маленькой, папа водил её в кафе, где подавали разноцветные шарики в вазочках.

Папа встретил мать жарким майским днём: крупная девушка с косами ела эскимо. Папа говорил, что заинтересовался в первую очередь её аппетитом, хотя мать, разумеется, была красоткой. И сейчас, небось, сохранилась. Зеркало отразило Ленины куриные плечи, безукоризненно плоскую грудь, веснушки. Тётя Ида и никаких сомнений. Мать вечно недоумевала, как у неё мог родиться такой невзрачный ребёнок. Как внешне, так и по характеру Лена годилась в дочки тёте Иде, а у матери с отцом должна была родиться Лидка. Хотя они бы всё равно развелись – психиатрия (и всё остальное) привлекали папу не в пример сильней семейной жизни. Если б не водевильная кончина деда, Лена имела все шансы остаться незаконнорождённой, что было бы проще для всех. Узнав, что вместо того, чтобы первой в роду получить высшее образование, любимая дочка станет первой в роду матерью-одиночкой, дед впервые поднял на неё руку, после чего лёг на диван, отвернулся к стене и умер. После похорон папа женился на мамаше. Год спустя мамаша послала папу в баню к его величайшему облегчению, а ещё через год исполнила мечту деда – поступила в институт, вышла замуж за профессора и сплавила Лену бабушке, потому что профессор был немолод, мелкие недоношенные дети ему мешали.

Бабушка папу с мамашей не простила, хотя это, конечно, глупость: тромбы не отрываются на почве оскорблённой нравственности даже у идейных прорабов с больным сердцем, просто рано или поздно все от чего-то умирают, деду ещё повезло – умер во сне, бывает куда противней. Ну да, ему было сорок шесть, но и тётя погибла в сорок шесть, семейная традиция. Лена не возражала: что такого хорошего в жизни после сорока шести? Глядя на девочек-подростков, она  ловила себя на мысли, что большинству из них имеет смысл закруглиться с существованием не позже двадцати трёх – дальше будет только хуже.

Фанта ответила суровым гавканьем на звонок: жара жарой, но в доме – ротвейлер, если чё. Лена бросилась открывать, на ходу влезая в майку и джинсы. Как всегда, ничего не успела! Папа!

***

– Скорую вызывать или ментов?! – спросил драматическим шёпотом Рома и уже в прихожей полным голосом объявил: – Там у вас в подъезде бабка из окна кидается!

Запрокинув голову, Лена уставилась в раскрасневшуюся Ромину физиономию, ожидая объяснений, прежде всего – его появления. От Ромы несло потом, свежим и не очень, а также чипсами с беконом. Пышная Ромина шевелюра была абсолютно мокрой, словно он только вышел из душа. То же самое касалось идиотской жёлтой футболки с Дональдом Даком. «Шмали дёрнул», –  услужливо подсказал Лене нос. Несмотря на солидные габариты, козью кудрявую бородку и усы, Рома производил впечатление карапуза, в данный момент изрядно перепуганного и готового зареветь. Глаза пучились за орбиты очков, кадык дёргался.

– Да не тормози, Лен! Лифт не работает, шёл пешком, на третьем – она, и вопит! Звоню в скорую, всё равно менты не успеют, уже наполовину вылезла.

В мозгу у Лены щёлкнуло.

– Скрюченная такая бабка, в мохнатом берете и тапочках с веником?

Рома кивнул.

– Расслабься, Страшная Бабка каждый день козырёк подъезда подметает, ну, бычки кидают, объедки, всё такое. На третьем этаже окна снизу, на других – под потолком, вот она и прыгает с третьего. Убирается она. Подъезд тоже моет на добровольных началах, не доверяет киргизам.

– Ни фига се! – Рома плюхнулся на бабушкину скамеечку для надевания обуви, в смятении чувств игнорируя низкие рыки, посылаемые по его адресу Фантой. – А назад как?

– Как-как, с козырька на землю, и Вася-кот.

– До сих пор руки трясутся. Папе раз об капот тётка с тринадцатого этажа самоубилась, у него потом было нервное расстройство целую неделю.

– Не дождёшься! – фыркнула Лена. – Страшная Бабка всех переживёт и на могилках потопчется, она каждый день это обещает, и думаю, не врёт. Раз Димка спёр на работе пятьдесят кило цемента, лифт сломался, он мешок под лестницей до утра оставил, а Бабка в одни щи на помойку сволокла. Восемьдесят один годочек стукнул старушке. Тебя чего принесло-то, Ром? Лидка, наконец, из дому выставила? Так насела, что с двумя пакетами ели ушёл?

Фанта обнажила клыки, Рома вскочил.

– Шуточки у тебя! Ещё накаркаешь, – поёжился он.

Снабдив собаку волшебным пенделем, Лена подтолкнула гостя в сторону кухни.

– Не выставила? Жаль. Я, было, размечталась, что ты пригласишь меня выручать имущество из родительской мансарды. Нормальный получился бы завтра утренник: клоун в бассейне с прокушенным горлом, дети кайфуют, няни примотаны скотчем к деревьям, бригада грузчиков перетаскивает гаджеты бочками. Я с ружьём замыкаю строй.

– У тебя хорошее настроение, – искательно улыбнулся Рома. – Мотался тут по делам, кондей в машине сдох… это ж убиться – прорываться загород в пятницу вечером без кондиционера! В общем, решил напроситься ночевать. Ты не против? Всё равно завтра Нюсю на этот ваш детский праздник везти.