Памятью крови

азывайте вашего льва, – приказал он.

Шони и хозяин цирка мсье Робер провели его длинным, воняющим навозом коридором в большое помещение с крашеными зелеными стенами. Мсье Робер отдернул край полога, накрывавшего клетку. Брезе подошел ближе.

На дощатом полу, робко моргая от бьющего в глаза света, сидел старый, облезлый, как древний плюшевый диван, лев в широком кожаном ошейнике. Бернар встал вплотную к прутьям и поймал вдруг взгляд зверя. В этот миг он понял, что у льва отчаянно колотится сердце; он хотел что-то сказать ему, даже приоткрыл немного рот, но не решился, так и замер с чуть высунутым языком.

– Как его зовут? – отрывисто спросил Бернар, не оборачиваясь.

– Гийом, мсье, – с готовностью ответил Шони.

– Очень хорошо. Анна, – Бернар повернулся к секретарше, стоявшей у двери, зажимая нос надушенным платочком, – распорядитесь насчет купчей. И сегодня же закажите приличный вольер.

– Купчей? – растерялся хозяин цирка.

– Ну да, купчей. Я забираю его. Или вы не хотите его продавать?

…Видел он уже плохо, но зрение почти не потребовалось. В тот миг, когда в глаза Гийома ударил свет, заставивший его очнуться от дремы, он понял, что нашел то, что искал столько лет. Высокий человек, стоящий перед клеткой, имел внутри себя нечто, объединявшее его с друзьями почти забытого уже львенка Джимми – Лоттой и Карлом. Гийом не знал, что именно, да, собственно, подобное знание и не несло в себе какого-либо смысла. Он чувствовал, и этого было достаточно.

Его сердце заколотилось, как после долгой погони. Гийом вдруг испугался, что умрет прямо здесь: ему надо было многое рассказать этому человеку, но он не знал, как…

На следующий же день он оказался в грузовике, и его долго куда-то везли.

Гийом прожил еще достаточно долго. Ему было хорошо: часто, погружаясь в старческую дрему, он ощущал себя юным львом Джимми, окруженным прежде незнакомой человеческой любовью. Хозяин, Бернар, часто приезжал на старую нормандскую ферму, чтобы посидеть с рюмочкой рядом со львом, которого по такому случаю приводили из чистого просторного вольера в дом, пахнущий теплом множества поколений. Он, проживший внутри себя десятки чужих жизней, жизней своих предков, ощущал это тепло, и оно несло ему умиротворение.

В один из вечеров Гийом понял, что жизнь подошла к концу. Старый лев уснул – и вновь ощутил себя посреди саванны. Он опять, как когда-то, стал Джимми; но не тем львенком, которого подобрал бур по имени Карл, а взрослым зверем, давно уже живущим собственной жизнью.

Что-то беспокоило его, и это беспокойство, свербящее затылок, с каждым шагом становилось все сильнее. Не понимая, зачем он это делает, лев бросился вперед. Взлетев на невысокий холм с плоской, будто срезанной вершиной, он словно окаменел. Прямо на его глазах творилось нечто невозможное, необъяснимое.

Но еще раньше его ноздри поймали легкий горячий ветер, принесший с собой запах – чужеродный настолько, что бока Джимми нервно вздулись и опали в растерянности. А потом он увидел