Ночной орёл

— Это Яник, наш связной из города К-ова. Он прошел более сорока километров, пока добрался до нас. Но недаром старался, майор! Его стоит послушать! — Он кивнул горбуну: — Давай, Яник, выкладывай свои новости.

— Меня прислал Влах… — тихо заговорил Яник. Горалек громогласно его перебил:

— Влах — это лесник, майор. Тоже наш. У него сторожка в лесу, близ К-ова. Ну, давай, Яник, давай! Связной продолжал:

— У Влаха в сторожке находится сейчас раненый русский парашютист по имени Иван Кожин.

— Что? Кожин?! — крикнул майор, пораженный неожиданным сообщением.

— Да, он сказал, что его зовут Иван Кожин, — невозмутимо подтвердил Яник.

— Но почему под К-овом? Как он туда попал?!

— Не волнуйся, майор. Парень расскажет тебе все, что знает.

Яник толково и быстро сообщил о том, как Кожина нашли в к-овском лесу, под сосной, — с нераскрывшимся парашютом, и доставили в лесную сторожку Влаха; как он почти сутки пролежал без памяти и как за ним ухаживают врач и медсестра из К-овской больницы.

Когда юноша закончил свой рассказ, в пещере наступила тишина. Горалек ждал, что скажет майор, а Локтев был настолько сбит с толку, что лишь смотрел на свечу да мял в пальцах папиросу.

— Сорок километров… Нераскрывшийся парашют… Падение на сосну… Нет, нет, это не лезет ни в какие ворота! — пробормотал наконец Локтев, ни к кому не обращаясь.

— Главное — что нашелся! — прорвался Горалек и торжествующе добавил: — Я же говорил тебе, что шахтеры не пропадают!

Брось ты, «не пропадают»! Не в этом дело!.. Ты подумай, какая получается петрушка. Если бы был ветер и если бы Кожин приземлялся с нормально раскрытым парашютом, то тогда с большой натяжкой можно было бы допустить снос на такое большое расстояние. И в таком случае это постигло бы наверняка не одного только Кожина. Но ветра не было, а кроме того, если Яник рассказал правду, парашют у Кожина не сработал. Не сработал! Это значит, что Кожин падал к земле камнем! Как же он остался жив и какая сила унесла его за сорок километров?

— Может, его подхватило какое-нибудь мощное воздушное течение? Бывает такое, а, майор? — неуверенно заметил Горалек.

— Чепуха! — ответил Локтев. — Не бывает таких воздушных течений.

— В чем же тогда дело?

— Ума не приложу. Пока ясно лишь одно — Кожин жив, Кожин нашелся. Остальное придется выяснять. Кстати, — обернулся майор к Янику, — ты знаешь этого Коринту?

— Знаю.

— Что он за человек?

— Доктор Коринта? Да как вам сказать. В К-ове он живет недавно, года три или четыре. Прибыл из Праги. До войны учился в Германии. Оттуда и привез жену.

— Значит, жена у него немка?

— Не только немка, а в нацистской партии состоит и с самого начала оккупации служит в пражской эсэсовской комендатуре. Но доктор Коринта разошелся с ней.

Из-за этого самого разошелся. Влах его с самого начала знает, говорит, что доктор Коринта правильный человек, что ему можно верить.

— А у него что в К-ове, частная практика?

— Нет, он служит, заведует нашей больницей. Ну, и от себя, конечно, лечит, когда зовут. Люди его хвалят, любят.

— Так. А немцы к нему как относятся?

— Немцы? Не знаю. Не трогают пока. Он ведь ни во что не вмешивается. Занимается своей больницей, и все.

— Не вмешивается, а тут и в лесу оказался ко времени, и советского парашютиста лечить взялся. Ты как на это смотришь, Горалек?

— Бывает…

— Конечно, всякое бывает. Но к этому Коринте надо присмотреться поближе, поговорить с ним.

Горалек кивнул и, видя, что вопросов у Локтева больше нет, сказал связному:

— Вот что, Яник. Спасибо тебе за вести, а теперь иди и отдыхай. Завтра на рассвете наши проводят тебя до дороги.

Юноша удалился. После его ухода Локтев и Горалек долго еще обсуждали ничем не объяснимое приключение сержанта Кожина, строя самые невероятные предположения и догадки.

В конце концов майор сказал:

— Остается одно — навестить Кожина. Сам расскажет, как и что у него получилось.

Но сначала мне хотелось бы встретиться с этим доктором Коринтой, Сможешь мне устроить эту встречу?

— Встречу? Конечно, можно. Только зачем же тянуть, майор? Парня надо поскорее в лагерь переправить. Здесь, в госпитале, и долечим. А у Влаха его оставлять опасно.

— Сам знаю. Но спешить с этим не будем.

— Почему не будем? Его там каждую минуту накрыть могут! Ведь под самым носом у немцев!

— И тем не менее перевозить его в лагерь мы пока что не имеем права. Вот выясним, как он в лесу под К-овом очутился, тогда и решим, как быть. А пока нельзя. В отряде об этом тоже до времени распространяться не следует. Пусть пока считают, что Кожин пропал без вести. Ясно, товарищ Горалек?

— Оно, конечно, ясно, товарищ майор, да не совсем ладно… — недовольно прогудел Горалек, но, чувствуя непреклонность Локтева, спорить дальше не стал.

11

Набрав полное лукошко грибов, доктор Коринта поспешно отправился к лесной сторожке. Влах ждал его перед калиткой, держа за ошейник огромную злую овчарку.

Тарзан уже знал Коринту, но для порядка рычал на него. Доктор погрозил ему пальцем:

— Молчи, зверюга!.. Как дела. Влах? Как больной?

— Да больной что, больной вроде в порядке. А вообще дела неважные… Цыц ты, непутевый, угомонись! Влах с силой тряхнул собаку, и та успокоилась.

— Почему неважные? Что случилось?

— Немцы в лесу появились. Что ни день, шляются целым взводом, шарят по всем чащобам, ищут чего-то.

— Уж не Кожина ли нашего ищут?

— Кто их знает. Только думаю, что не человека они ищут. Двое у них с палками железными, в землю ими тычут, под пни, под коряги. Раньше никогда они по лесу моему не шарили. Да и что им тут искать!

— С палками железными? Это, должно быть, миноискатели… Черт знает, что такое!

Неужели они предполагают, что в лесу могут быть мины? Но, в таком случае, почему они население не предупредят?! Ведь в лес и дети ходят!

— Ну, на население-то им наплевать. Нас ведь они и за людей-то не считают. Но узнать бы нам не мешало, что они ищут. А то, не ровен час, нагрянут, тогда… Да ты проходи в избу, доктор, чего остановился!

— Ты прав. Надо срочно выяснить, зачем они лес обшаривают, и в случае чего переправить Кожина в другое место.

Коринта прошел в сторожку и поднялся на чердак.

Здесь пахло сеном, шкурами зверей, высохшим деревом балок, пылью и медикаментами. На мягкой постели из сена, под теплой пуховой периной лежал Кожин. Тут же находилась его бессменная сиделка, Ивета.

Вот уже несколько дней у Кожина держалась повышенная температура. Иногда, на короткое время, он приходил в сознание, с тревогой спрашивал, где он и что с ним, а потом снова впадал в забытье.

Его правую ногу, на которой оказалось три простых перелома, пришлось сковать гипсовой повязкой. Грудную клетку, в которой Коринта обнаружил пять поврежденных ребер, стянули эластичными бинтами. Многочисленные внешние ссадины и ушибы заклеили пластырями или просто смазали йодом. Коринта сделал все, что мог, но остался недоволен принятыми мерами. Он опасался возможных внутренних повреждений и, осматривая мечущегося в горячке Кожина, озабоченно качал головой:

— Рентген нужен, рентген! Трудно работать вслепую! Боюсь, как бы не было чего посерьезнее простых переломов. Очень мне не нравится эта устойчивая температура…

— Что же делать? Как нам быть, пан доктор? — робко спрашивала Ивета.

Доктор задумчиво поглаживал подбородок.

— Подождем еще два-три дня. Если не наступит улучшения, придется его переправить в больницу. Это будет рискованно, но другого выхода у нас нет.

Но Кожин не заставил своих спасителей рисковать. На четвертые сутки температура у него спала. Накануне вечером он окончательно пришел в себя и, к великой радости Иветы, сам попросил есть. С волчьим аппетитом очистил целый котелок наваристого супа с куском говядины и на двенадцать часов заснул здоровым сном.