Конан и Время жалящих стрел

– Что же за женщину прячет принц Валерий в своих покоях?

Сперва Ринальдо еще пытался сопротивляться.

– Нет-нет, месьор, не настаивайте, молю вас. – Он заморгал растерянно, понимая, что и без того наболтал лишнего. – Я дал слово принцу…

Но чужая воля продолжала давить. Он ощущал ее напор так явственно, словно на него надвигалась каменная стена.

– Я уверен, принц не стал бы от меня этого скрывать. Мы были с ним большими друзьями. И я друг его друзей – и всегда готов помочь им в час нужды.

Он выразительно повертел в пальцах невесть откуда взявшийся золотой.

– Но мне хотелось бы знать, кто эта женщина. Угроза, лесть и подкуп.

Безотказная смесь подействовала и на этот раз. Ринальдо смущенно заухмылялся, как человек, сознающий в глубине души, что поступает дурно, однако находящий тому тысячу оправданий. И кроме того, его так тянуло посплетничать, да и полновесный аквилонский империал, сверкавший в холеных пальцах его нового знакомого, притягивал взор. На эти деньги можно пару седмиц не знать голода и жажды.

Сказать или не сказать?

Но если он возьмет этот симпатичный желтый кругляшок, то может быть, ему удастся подкупить стражу и повидать своего господина? К тому же этот недалекий немедийский вельможа, который, увы, мало что понимает в настоящем искусстве, так добр к нему. Похоже, он и вправду друг месьора Валерия. Да, Его Высочество явно будет недоволен, если узнает, что он отклонил помощь его щедрого и бескорыстного друга.

Да и какое право он имеет отталкивать руку помощи?

В пальцах барона появилась еще одна монета.

Нет, он не может молчать! Не имеет права! Два золотых… Митра, целых два золотых. Что ни говори, а есть еще благородные люди на свете! Пожалуй, он посвятит этому красивому месьору оду. Жаль только, он не знает его имени…

И язык его сам произнес:

– Это Релата.

Менестрель хихикнул, подмигивая барону, словно приглашая разделить шутку, и уточнил, чтобы у его нового друга, плохо знающего аквилонский, не оставалось никаких сомнений:

– Релата Амилийская. Дочь барона Тиберия.

– Невозможно! – выпалил барон, не удержавшись. Привычная сдержанность изменила ему. – Всем известно, что она погибла в Амилии, вместе с отцом и братом!

Менестрель с хитрой ухмылочкой покачал головой.

– Как же она могла там быть, когда накануне вечером стучалась к принцу в двери! Скажите на милость, месьор, возможно ли такое?! Девица из порядочной семьи пришла к мужчине сама, незваная, точно потаскушка из Квартала Услад… Мыслимое ли дело?

Амальрик Торский покачал головой. Если это правда – а теперь он в этом больше не сомневался – то невозможно оценить, какую выгоду он сможет извлечь из этих сведений. При условии, разумеется, что сумеет их правильно использовать. Мозг его мгновенно принялся просчитывать комбинации и варианты. Да, это было достойным завершением утомительного дня – единственным светлым пятном. Однако следовало поразмыслить, как лучше распорядиться тем, что удалось узнать от менестреля, посланного ему, должно быть, самой судьбой…

– Друг мой, я позабочусь о вас, – пообещал он Ринальдо. – Как я и сказал, друзья принца Валерия – мои друзья.

Менестрель рассыпался в благодарностях, с трудом ворочая отяжелевшим языком, и немедиец брезгливо поморщился. Как ни полезен оказался ему Ринальдо, это не могло пересилить отвращения, что питал барон к пьяным. Он позвонил в колокольчик и указал на осевшего в кресле гостя явившимся слугам:

– Отведите его в гостевые покои и уложите спать. Завтра утром я решу, как с ним быть дальше.

Они поспешили выполнить указания, под руки уводя менестреля, однако несколько мгновений спустя первый слуга вновь возник в дверях.

– Что такое? – бросил немедиец резко. Напускная любезность была сброшена, как надоевшая маска. К тому же, он не терпел, когда его отрывают от размышлений.

Слуга поклонился.

– Месьор… За вами прислал принц Нумедидес. Он желает вас видеть немедленно.

Амальрик не смог скрыть замешательства.

– Нумедидес? Ты уверен?

Нелепый вопрос! И, видя удивление на лице слуги, барон подосадовал на собственную несдержанность.

– Точно так, месьор. Это Спельто, его секретарь. Он сказал – немедленно.

– Немедленно?

Амальрик покачал головой. Ай-да принц. Не прошло и суток с момента гибели Вилера, а он уже ведет себя, словно новоиспеченный монарх. Да еще смеет приказывать ему, Амальрику Торскому…

Велико было искушение не ответить на зов, тем более, поданный в столь бесцеремонной форме, однако, оценив ситуацию, посланник почел за лучшее оставить пока амбиции. Уязвленная гордость – дурной советчик, а при встрече с Нумедидесом ему понадобится все его хладнокровие и здравый смысл.

Он прошел в небольшую комнату, смежную с опочивальней, куда за ним немедленно явился слуга. Барон опустился в кресло с низкой прямой спинкой, и слуга, не дожидаясь дальнейших указаний, принялся расчесывать ему волосы костяным гребнем. Амальрик закрыл глаза.

Заправив локоны под темную шелковую сеточку и тончайшей белой пудрой тронув щеки господина, слуга замер в нерешительности.

– Какой аромат желает использовать месьор?

– «Ветер пустыни», – отозвался тот, не задумываясь. На досуге барон Торский сам любил побаловаться составлением душистых бальзамов, – искусство, которому обучил его привезенный из Куша черный раб, – и не без оснований считал, что достиг в этом деле определенных успехов. На каждый случай и настроение у него были любимые запахи, и сейчас он счел, что суховатый, резкий «Ветер» отразит его мироощущение наилучшим образом.

Суровая немногословная решительность, – таков был его душевный настрой перед встречей с принцем Нумедидесом.

Наконец, посланник переоделся в официальное платье, соответствующее рангу: узкий черный вамс, обтягивающий фигуру, с широкой открытой горловиной, дабы подчеркнуть мускулистость шеи и плеч; длинные штаны-чулки и туфли с острыми носками; набросил на плечи горчичного цвета плащ, в тон ромбовидным вставкам на рукавах, и подпоясался желтым шелковым кушаком – символом посольского достоинства.

Решив не злоупотреблять украшениями, он надел лишь камею с гербом Немедии.

Поколебавшись, барон осторожно, чтобы не помять прическу, возложил на голову широкий барет, украшенный беркучьими перьями. В присутствии венценосца в закрытых помещениях не полагалось носить головные уборы – но Нумедидес еще не король, и Амальрик хотел напомнить ему об этом, решив не снимать барет ни в коем случае.

А что лучше взять из оружия: тонкий парадный меч или боевой палаш? Пожалуй палаш будет слишком вычурно смотреться и сразу броситься в глаза Его Нахальному Высочеству. Чего доброго, тот еще подумает, что он, барон Торский, испугался. Да, возьмем декоративный меч. Конечно, в бою от этой позолоченной железяки мало проку – но едва ли ему придется драться сегодня. Так что пусть красуется на бедре – протокол есть протокол. Что еще? Может, шип мероанского ядозуба? Маленький, незаметный, пусть покоится до поры до времени в шагреневом чехольчике в кармане. Хорошо бы царапнуть им Нумедидеса и посмотреть, как тот будет корчиться, когда почувствует, что кости его превращаются в студень. Соблазнительно – но пока не время!

«Все идет как задумано! Пусть этот жирный хряк своевольничает, но все идет как задумано», – напомнил он себе, однако шип все же сунул в карман.

Лишним не будет.

У него было чувство, что их встреча с принцем не станет свиданием друзей или собратьев по заговору, но скорее поединком воли и хитрости, и решил подготовиться к ней наилучшим образом.

Затем, кликнув троих слуг, двое из которых должны были нести факелы, освещая путь, третий же – возвещать ранг и имя идущего, – в точном соответствии с протоколом, – немедийский дуайен Амальрик, барон Торский покинул свои покои в королевском замке Тарантии.

В апартаментах принца оказалось неожиданно натоплено и душно. Кроме того, там витал странный аромат, точно недавно курились благовония, однако сколь ни искушен был в различного рода запахах немедиец, он никак не мог понять его происхождения, пока наконец не осознал, что в комнатах слабо пахло влажной палой листвой, точно в гуще леса, и еще как будто бы тленом и сырой землей, – и столь неожиданным показалось это здесь, в дворцовых покоях, в городе, что он даже поежился, то ли от отвращения, то ли от внезапно нахлынувшей тревоги.