Ночной Орел

Скоро начнутся заветные грибные места, а тут на тебе — кому-то понадобилось следить за мирными собирателями грибов. Хорошо, если кто из своих. А если немцы?… На всякий случай Коринта поменялся с Иветой местами — ее пустил вперед по тропинке, а сам пошел сзади. Девушка была благодарна доктору, потому что теперь тоже слышала легкие шаги неизвестного преследователя и от страха вся похолодела.

Улучив момент, когда они обогнули куст ежевики и очутились на краю глубокого лога, Коринта вдруг бросился обратно за куст и вскоре выволок на открытое место мальчишку лет десяти.

— Так вот кто за нами шпионит! Отвечай, кто таков? — грозно крикнул доктор, держа мальчишку за воротник куртки. «Шпион» кряхтел, пытался вырваться, но ничего не отвечал. Впрочем, этого и не требовалось — его и без того уже узнали.

Ивета, не успевшая даже испугаться, настолько быстро все произошло, кинулась к мальчишке и схватила его за руку:

— Владик, ты как сюда попал?!

— Вы знаете этого человека, Ивета? В голосе доктора была напускная строгость, но мальчишку он держал крепко, по-настоящему.

— Это мой брат, пан доктор. Он с вечера еще набивался идти со мной по грибы. Но не могла же я его взять, ведь он еще совсем ребенок! И вот видите…

— Сама ты, Ветка, ребенок, — прохрипел вдруг мальчишка. — Подумаешь, на семь лет старше!..

— Владик, замолчи!.. Пан доктор!.. — Ивета задохнулась от возмущения.

Коринта усмехался, глядя то на «шпиона», то на его раскрасневшуюся сестру.

Помедлил, отпустил мальчишку на волю и сказал:

— Ладно, грибник, пошли с нами.

— Я не грибник, — возразил Владик.

— А кто же ты?

Мальчишка засопел и потупился. Потом вскинул на доктора серьезные глаза и тихо проговорил:

— Я все понимаю, вы к партизанам, да?…

— Не болтай глупости! Мы идем собирать грибы, понял? Владик шмыгнул носом, недоверчиво осмотрел доктора, но все же кивнул:

— Понял, пан доктор.

— Вот и хорошо.

Коринта стал первым спускаться в лог. Девушка посмотрела ему вслед, потом с досадой обернулась к брату:

— Погоди, достанется тебе от мамы!

На мальчишку это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Он независимо поддернул штаны и пошел за доктором.

Миновав сырой и тесный лог, грибники вскарабкались на крутой косогор и остановились передохнуть.

Лес шелестел, готовясь к новому дню. Свежие утренние ветерки шныряли в ветвях елей и сосен, срывали последние золотисто-багряные листья с дубов, осин, кленов.

Здесь все дышало миром и покоем. Мужчина, девушка, мальчик — каждый по-своему воспринимали очарование осеннего леса.

И вдруг в этой умиротворенной тишине прозвучал какой-то странный тоскливый крик.

Коринта насторожился и посмотрел на своих спутников:

— Вы ничего не слышали?

— Плачет кто-то, — шепнул Владик.

Все трое замерли, напряженно вслушиваясь в лесные шорохи. Протяжный крик повторился. Не крик, а стон. Потом еще. Где-то совсем близко.

— Пан доктор, это человек! — воскликнула Ивета.

— Да, человек. Человек в беде. Идемте! Не раздумывая, они бросились в чащу, из которой доносились жалобные стоны неведомого человека.

5

Кожин лежал на боку, в неудобной позе. Первые минуты, после того как вернулось сознание, он инстинктивно сохранял неподвижность. Вокруг было темно и тихо.

Пахло хвоей, грибами. Лес…

Медленно, исподволь включалась память, восстанавливая то, что случилось ночью.

Вспомнилось странно затянувшееся падение с нераскрывшимся парашютом, острый ужас перед космической бездной, секундная стрелка, торопливо бегущая по циферблату…

Неужели он падал целых пятнадцать минут?! Чудовищно! Такое не бывает!.. Ему просто померещились эти немыслимые минуты, которые на самом деле, конечно, были обычными секундами. Странно, что жив остался…

Потом вспомнились удары, треск — и кое-что прояснилось.

По-видимому, он упал на развесистое дерево. Ветви спружинили, смягчили смертельный удар об землю. Поэтому и жив остался. Все просто, и никакого чуда нет. Ребята, наверное, скажут: «Ну и повезло же тебе, Иван. Видно, ты в сорочке родился!»

Ребята: Но где же они? Где майор Локтев с отрядом? Где чешские партизаны? Ведь его должны искать! И все они должны быть где-то тут, поблизости. Он помнил, что падал прямо на сигнальные костры… Как темно кругом, как тихо… Неужели уже ушли?

Неужели бросили?! Нет, нет, нельзя лежать в полном бездействии! Надо что-то делать!..

Кожин осторожно шевельнул правой рукой, сжал и разжал кулак. Действует! Уже смелее двинул левой рукой — тоже цела! Попробовал перевернуться на спину, но в тот же миг его словно полоснули по груди раскаленным железом. Он закричал от нестерпимой боли и вновь потерял сознание.

На этот раз обморок длился долго. Когда Кожин снова открыл глаза, уже светало.

Он поймал себя на том, что издает тихие стоны. Стиснув зубы, заставил себя замолчать. Потом снова осторожно пошевелил рукой и попытался приподнять голову.

Щека его лежала на чем-то мокром и колком. В нос били запахи сырой земли, грибов, хвои. А кругом прежняя тишина.

Тоскливо заныло сердце: ушли, все ушли — и свои и чехи! Конечно, он провинился — небрежно упаковал парашют. Да и с запасным подвел командира. Вообще это, конечно, ЧП. Но бросить из-за этого человека на произвол судьбы!.. Нет, нет, майор Локтев не мог этого сделать. Здесь что-то не так…

Воображение Кожина стало рисовать картины одну ужаснее другой. Он представлял себе, как десант напоролся на засаду немцев и был частью истреблен, частью захвачен в плен; как в ночном лесу в зареве костров разыгралась короткая кровопролитная схватка, которой он, Кожин, не слышал лишь потому, что лежал в лесной чаще без сознания.

Да, да, произошло непременно что-то ужасное и непредвиденное. Иначе ничем невозможно объяснить, что товарищи его бросили, не стали искать ни его, ни рацию и ушли. Что же делать? Прежде всего — освободиться от парашюта!

Кожин осторожно расстегнул пряжки на груди. Но когда попробовал перевернуться на спину, прежняя огненная боль сотрясла его тело. Он громко застонал и мгновенно покрылся испариной. Отдышавшись, подумал:

«Если сломан позвоночник, то выход один — пулю в висок, и конец. А может, только ребра?… Хорошо, если бы только ребра…»

В этот момент где-то рядом явственно послышался шорох. Словно чья-то рука раздвигала колючие ветки густой еловой поросли. Что такое? Зверь? Враги?… В любом случае — опасность! Собрав все силы, Кожин приподнялся на руках и сел, прислонившись спиной к шершавому стволу. Эта операция была мучительна до слез, но, выполнив ее, он почувствовал удовлетворение — убедился, что позвоночник цел.

Сумка с парашютом осталась на виду. Ну и черт с ней! Пусть лежит! Спрятать ее все равно нет ни сил, ни времени. Да это теперь и неважно.

Вытащив из-за пазухи пистолет, подвешенный на ремешке под мышкой, Кожин отвел предохранитель и напряженно всмотрелся в чащу. Зловещий шелест повторился ближе.

А тут боль в спине и груди снова окатила огненной волной. Только не потерять сознание!.. Только бы не даться живым!.. Это теперь самое главное!..

Кожин поднял пистолет. Теперь он отчетливо слышал чьи-то осторожные шаги. Кто-то пробирался к нему через заросли молодняка. Кто? Свои или враги? Кожин приготовился встретиться лицом к лицу с любой неожиданностью.

Шаги затихли на краю чащи. Отчетливо доносилось чье-то прерывистое дыхание. Кто там затаился? Почему не выходит? Или видит поднятый пистолет и не знает, как поступить?…

— Эй, выходи! Выходи, а то стрелять буду! — крикнул Кожин по-чешски (перед вылетом в Чехословакию его полгода обучали языку).

В ответ послышался шепот и сдавленный женский возглас. У Кожина отлегло от сердца — если женщина, значит, не немцы.

Он опустил пистолет и повторил уже более миролюбиво: