Месть троянского коня

Великий город был мертв. И погребальные обряды в нем совершали птицы и звери — везде, где пламя уже унялось, мелькали зловещие тени и сверкали в дыму зеленые или желтые глаза — хищники, мелкие и крупные, сновали по улицам и площадям, в изобилии находя себе добычу. Когда Ахилл, Пентесилея и Авлона проходили мимо храма Зевса, тоже покрытого копотью, через широкую улицу метнулась пантера, держа в зубах окровавленную человеческую руку — руку женщины. Авлона пронзительно вскрикнула, сразу вообразив, что это может быть рука ее сестры. Ахилл бросился вслед за зверем, рыча громче и страшнее хищника. Но его опередила стрела. Пентесилея опустила лук — а мертвая пантера вытянулась на желтых, засыпанных пеплом плитах мостовой.

Едва удерживая слезы, Авлона схватила Ахилла за руку.

— Я видела… — твердила она. — Я это уже видела! Так же горели Фивы! И моя мама, отец, братья так же лежали в крови. Я помню!

Ее трясло. Ахилл вспомнил, что он брал Фивы вместе с ахейцами. Тогда ему не было страшно.

Не соображая толком, что он делает, герой поднял девочку и посадил к себе на левую руку. Он испугался, что на нее может кинуться какой–нибудь хищник, и они с Пентесилеей не успеют на помощь. Но царица амазонок гневно глянула на прижавшуюся к Пелиду Авлону:

— Амазонка живет для сражений. И ее не должны пугать мертвые тела!

Ты никогда ничего не боялась. Крепись. Мы постараемся найти твою сестру.

Это не ее рука — этой женщине было куда больше лет, чем Андромахе. Сойди с рук, Авлона, — тебе не два года. Ну!

Маленькая амазонка повиновалась, сразу заставив себя успокоиться. Она только старалась держаться вплотную к Ахиллу, и ей приходилось бежать, потому что один его шаг равнялся семи–восьми ее шагам. Пентесилея тоже едва поспевала за ним.

Они прошли по нескольким центральным улицам. Все было в огне и дыму, везде была только смерть. Когда перед ними встала внутреннаяя стена, с виду невредимая, но тоже с раскрытыми настежь воротами, у Ахилла шевельнулась надежда, что царский дворец и прилегающие к нему дома и храмы могли пострадать меньше. И он закричал в отчаянии, когда, миновав ворота Афины, увидел окутанные дымом развалины дворца. Здесь было больше всего мертвых тел — видимо, основная битва за город развернулась именно здесь, за второй стеною, куда в отчаянии сбегались троянцы, куда отступали, защищая их, троянские воины, уцелевшие в самом начале штурма. Здесь они и погибли.

Птицы и звери пировали вовсю, их вой, хохот и карканье врывались в треск огня — смутные тени так и шныряли среди развалин. Убитые троянские мужчины были большей частью без доспехов, зачастую полунагие, и Ахилл понимал, что это не победители раздели их — на простых воинах не могло быть дорогих лат — просто захваченные врасплох, вероятно, среди ночи, они вступили в бой, совершенно к нему не готовые. Трою взяли ночью…

— Гектор! — что есть силы закричал герой, — Андромаха!

Визг шакала ответил ему из окутанной дымом галереи.

— Здесь нет живых, Ахилл! — сказала Пентесилея. — Идем назад, на берег. Там скорее может кто–то отыскаться. В этих горящих развалинах люди укрываться не могут: это — верная смерть!

— Мой друг жив, раз он звал меня! — ответил сквозь стиснутые зубы Пелид. — Троя погибла больше суток назад, вероятно, позапрошлой ночью, а я слышал его голос вчера вечером. Я должен его найти!

— Здесь его нет, — голос амазонки был тверд, но выдавал огромное напряжение. — Мы должны найти кого–то, кто остался в живых, чтобы знать, где искать Гектора. Все же не могут быть убиты или увезены в рабство ахейцами, кто–то же остался! Назад, Ахилл, идем на берег!

Герой понимал, что она права, но что–то незримо держало его здесь, среди этих страшных, наполненных смертью развалин. Однако, взглянув на Авлону, стоявшую с ним рядом, герой решился последовать совету Пентесилеи: девочка была бледна, как алебастр.

Когда они вновь шли через площадь, Пентесилея вдруг указала рукой на статую Троянского Коня:

— Вот! Смотрите: вот как они проникли ночью в город!

Дым вокруг статуи в это время рассеялся, и стало видно, что дверца в левом боку коня открыта. Из нее спускалась, свисая до земли, веревочная лестница.

— Эта статуя для троянцев священна, — глухо сказала Пентесилея. — Я о ней много слышала, хотя вижу впервые. Троянцы вряд ли оставили бы ее с раскрытой дверцей, не убрав лестницу. И трупы стражников возле самого Коня — видишь, Ахилл? Они подбежали сюда, наверное, когда заметили со стены что–то неладное…

— Да, — сказал он, — я понимаю… Коня увозили в город в последний день праздника. Вероятно, ахейцы убили рабов, которые должны были его увезти, и вместо них забрались внутрь — там, внутри, поместится десятка четыре воинов… Перед ними открыли ворота, они туда въехали. Было уже темно. Ктото из них спустился, стражники, глядя со стены, подумали, что это — рабы. Кто разглядывает рабов, кто запоминает их в лицо? А ночью те, что оставались внутри, выбрались наружу, убили стражу и раскрыли ворота.

— Ты совершенно прав! Так в точности все и было. Я не видел, но они рассказывали это именно так.

Прозвучавший совсем близко голос заставил всех троих резко обернуться. Из–за статуи показалась и приблизилась к ним человеческая фигура. Человек был в запыленном, испачканном пеплом хитоне, на плечах — грубый плащ, тоже весь грязный. Лицо бледное, со следами крови и копоти.

— Ахеец! — воскликнула Пентесилея и вскинула лук.

— Постой! — Ахилл предупреждающе вытянул руку, хотя амазонка и не собиралась стрелять. — Он не опасен, я знаю его. Я не ошибся — это ты, Терсит?

— Я, — спартанец подошел еще ближе. — А ты что, в самом деле живой?

Я думал сперва, что вижу твою тень и едва не рехнулся со страху. Но для тени ты что–то слишком небритый и перемазанный пеплом — как, впрочем, и я… Дотронься до меня, Ахилл, чтоб мне поверить!

Ахилл тронул его плечо.

— Правда! — в голосе Терсита послышалось невероятное облегчение. — Говорили ведь, что богиня тебя воскресит! Да вот и сама богиня, рядышком, только одета по–другому. Я‑то ее разглядел и запомнил.

— Прекрати болтовню, или замолчишь навсегда! — проговорил герой, с трудом сдерживая желание ударить воина. — Ты можешь мне сказать, почему они это сделали? Почему захватили и уничтожили город, если дань была выплачена?! Или ее не выплатили?

Терсит пожал плечами.

— Богоравный Ахилл! Ты же знаешь Атридов — разве им когда–нибудь чего–нибудь не бывало мало? Это — самая главная причина. Вторая — тебя уби… ну, словом, то, что с тобой произошло. Все только и говорили, что нельзя прощать этого троянцам. И последнее, что называется — искорка на трут, и все запылало! Кто–то из троянцев подменил часть дани. Проклятущий зануда Идоменей вздумал открывать доставшиеся ему бочки и в них рыться, как жук в навозе. Ну, и обнаружил, что в нескольких бочках под золотишком — простая морская галька! Атриды стали проверять бочки на других кораблях и нашли еще с десяток таких…

— Десяток из сотен! — голос Ахилла сорвался на крик. — И это стало причиной гибели Трои?! Или нельзя было призвать Приама к ответу, добиться выдачи настоящей дани вместо фальшивой?! Ведь это, конечно, не Приам… Просто кто–то из его родни упас свои богатства, решив, что это не сразу откроется!

— Да им было все равно, — Терсит устало махнул рукой. — Они хотели взять Трою — вот и получили предлог. А тут еще тот же Идоменей вспомнил, как Одиссей в разговоре с ним брякнул, что с помощью этой лошади можно было бы попасть в Трою.

— Одиссей! Будь он проклят! Я так и думал, что это — его выдумка… — простонал герой.

— Да он–то громче всех возмущался и говорил, что так поступать недостойно, — возразил Терсит. — Но в пузо лошадке полез, а то как же — скажут еще, что струсил! Ну и последнее, Ахилл… Уж не знаю, как и сказать, чтобы ты меня не пришиб… Твой сын приплыл сюда накануне.

— Неоптолем?! Он участвовал в этом?!

На Ахилла было жалко смотреть. Он даже пошатнулся, вся кровь отлила от его лица.