Голубая кровь

Он широко шагал по равнине и бормотал себе под нос странные слова, смысл и значение которых оставались от него скрытыми. Возможно, ему нравилось, как легко они складывались в нечто целое, отличающееся от каждого отдельного слова так же, как живое существо отличается от бесформенной груды плоти, растерзанной хищниками.

А может, он даже и не знал, что что-то говорит.

Серо-зеленый пыльный дождь, капли которого лишь изредка долетали до земли, немного облегчал его мучения. Он давно не пил не только воды, но и любой другой жидкости. Даже собственная моча сочилась редкими рыжими каплями и была на вкус горько-соленой, обжигая язык и заставляя пульсировать отчаянной болью потрескавшиеся до крови губы.

Поэтому он испытал то, что Мать называла странным словом счастье, когда в спутанных клубках травы заметил краем глаза какое-то шевеление. Мальчик устремился вслед и выскочил к широкому потоку…

Нет, это была не вода. Это большие, мохнатые — в два его кулака, — тускло поблескивающие пауки плотной толпой торопились куда-то, в сторону от восхода.

И это было невероятно.

Еще более невероятным Мальчику показалось то, что они не дрались, не пытались отвоевать друг у друга пищу, самку или более выгодное место, а просто шли — целеустремленно, истово. Животные так никогда не ходят. Даже если они спасаются от огня все вместе, то делают это совершенно иначе. А подобного шествия Мальчик не видел ни разу. Впрочем, удивление не помешало ему ударить камнем одного из пауков, покатать его по пыли, чтобы облетели ядовитые волоски, а затем разорвать дрожащими от нетерпения пальцами и впиться зубами в сочное, нежное, мокрое мясо.

Другие пауки, казалось, не обратили на это никакого внимания.

Мальчик прекрасно сознавал, что ему неслыханно повезло, ибо, объединившись, десяток пауков запросто превратят его в пиршественное блюдо для падальщиков и жуков, а смертельным может оказаться укус одного из них. И все же, все же животные никогда так себя не ведут, а если ведут, то этому есть серьезная и важная причина, пренебрегать которой не должен и он.

И Мальчик широко зашагал вдоль бесконечной массы паучьих тел, стараясь, впрочем, держаться на безопасном расстоянии и не спуская с них недоверчивого взгляда. Других врагов он не боялся: наверняка знал, что ни одно животное не сунется близко к этой могучей армии, этому грозному потоку существ, каждое из которых само по себе было великолепным бойцом и умелым убийцей.

Мальчик пауков не просто опасался, он их уважал и даже любил, хотя слова «любовь» и «уважение», многажды повторяемые Матерью в когда-то бывшей жизни, не ассоциировались у него с теми чувствами, которые он периодически испытывал к той или иной живой твари. Во всяком случае, пауки нравились ему немного меньше Матери, но гораздо больше Девочки. А теперь, когда он остался один-одинешенек, нравились больше всего.

Внезапно ему показалось, что его взяла за голову чья-то большая, сильная, но бесплотная рука. Это было жуткое ощущение — впервые в жизни враг подкрался столь близко, проявил себя столь явно и остался столь неуловимым. Нечто похожее Мальчик испытал, когда спасался в норе степного окка от безжалостного ночного хищника, но тогда хищник существовал не только в подспудных ощущениях, воплощался не только в виде холодного пота под мышками и вдоль хребта, заледеневших внезапно ладонях и легкой дрожи, пронизавшей тело, — тот рычал, сопел, пытался рыть землю когтями и отвратительно вонял.

Этот пах ужасом, который испытывал человек, и больше ничем.

Зато пахло чьим-то незримым присутствием.

И Мальчик внезапно подумал, что так мог бы проявить себя тот, кого Мать звала Богом и к кому обращалась в исступлении и горе, распахнув глаза в пустоту прожорливого пространства.

Он даже пощупал воздух вокруг, не доверяя своим ощущениям, но никого не обнаружил. Давление на затылок между тем возрастало, и Мальчик почти сразу понял, что его понукают идти вперед быстрее, нежели прежде, а вместе с ним ускорили свой бег и бесчисленные толпы мохнатых и многоногих тварей.

Они двигались в неизвестную сторону очень долго, свернув с привычного и единственного, по сути, пути. И совершенно неизвестно, в какой неуловимый миг, подчиняясь чужой воле, пауки окружили человека и погнали его туда, где нетерпеливо ждал… Бог(?).

Мальчик не мог ступить ни вправо, ни влево. Несмотря на всю толщину и плотность мозолей, любой паук с легкостью прокусил бы его жалкую плоть. А когда он все же делал робкую попытку свернуть хоть на шаг в сторону, они приостанавливались, вставая на задние лапы, и показывали ему свои темные, тускло блестящие клыки. И он знал, что это не пустая угроза, не суетливое запугивание со стороны маленького существа, желающего казаться сильным, — но предупреждение того, кто на самом деле является хозяином положения.

В отличие от подлых и скорых на расправу падальщиков, пауки никогда не пускали в ход свое смертоносное оружие, если в том действительно не было необходимости.

Мощная, тихо шелестящая волна влекла его за собой очень долго. И чем дольше он шел, тем ощутимее становилось прикосновение невидимой холодной ладони к затылку, к самой нежной коже под буйной гривой нечесаных грязных волос, в которых запутались щепочки и сухие травинки. И именно от этого слегка щекочущего касания, легкого, как ветерок, но куда более постоянного, Мальчик чувствовал себя особенно беззащитным.

Удивляло же его то, что пауки, столь ревностно охранявшие его на протяжении всего пути, нисколько не препятствовали ему совершать безнаказанные убийства: он вполне мог наклониться и выхватить из этого бесконечного шевеления и мелькания конечностей какую-нибудь несчастную тварь, которая становилась покорной жертвой, едва попадала к нему в руки. Ни попытки защититься, ни вспышки агрессии. Только зудели и чесались ладони, кожа на которых была обожжена ядом паучьих покровов. И внезапно Мальчик понял: пауки кормили его, чтобы он мог живым добраться туда, куда приказывал доставить его невидимый господин.

Слово «господин» вспыхнуло где-то на самом краю его памяти и легко встало на свое место в том мире Хаоса, которым был разум Мальчика.