Тёмный Принц

Парменион сделал низкий поклон. Женщина встала с трона, спустилась с возвышения, взяла Пармениона за руку, провела в глубину зала и наконец вывела его сквозь лозы в лощину, раскинувшуюся среди залитых солнечным светом холмов.

— Кто ты, Госпожа? — спросил он, когда она села под раскидистым дубом.

— Люди давали мне много имен, — ответила она. — Больше, чем звезд в небесах, пожалуй. Но ты можешь звать меня Госпожой. Мне нравится, как это слово звучит в твоих устах. А теперь сядь со мною рядом, Парменион, и расскажи о своем сыне, Александре. — Прошел миг, прежде чем он осознал, что она сказала, и холодная дрожь страха пробежала по его душе.

— Он сын моего Царя, — ответил он, расположившись на траве рядом с ней. — Он был выкраден Филиппосом. И я здесь для того, чтобы вернуть его к… отцу.

Она улыбнулась, но ее знающие глаза приковали его взгляд. — Это твой ребенок, зачатый в ночь Мистерий. Этот стыд ты носишь с собой — вместе с другими грехами и разочарованиями. Я знаю, Мужчина, знаю все твои помыслы и страхи. Можешь говорить открыто.

Парменион отвел взгляд. — Мне жаль, что ты видела так много, Госпожа. Меня печалит то, что я принес с собой так много… темного… в это прекрасное место.

Ее пальцы коснулись его лица, поглаживая кожу. — Не отягощай себя этим стыдом — только твои грехи сохранили тебе жизнь после того, как ты выпил мое вино. Ибо лишь добрый человек осознает вину, а ты не злодей, Парменион. В твоем сердце есть место доброте, и твоя душа светла — чего нельзя сказать о твоем спутнике. Его я оставила в живых лишь потому, что он нужен тебе. Однако он продолжит спать до тех пор, пока вы не уедете — и никогда не увидит мою страну. — Бодро поднявшись, она взошла на вершину холма и встала, всматриваясь в далекие горы. Парменион последовал за ней и услышал, как она называет разные места. — Там, далеко на западе, Пиндские горы, а вон там, за равнинами на юге, река Пеней. Тебе эти места известны, потому что они есть и в твоем мире. Но еще дальше на юг будут города, о которых ты ничего не знаешь: Кадмос, Фоспея, Леонидия. Они объединились в лигу, чтобы сражаться с Филиппосом — и скоро падут. Афины были уничтожены этой весной. Так что лишь один город продолжит борьбу против тирана: это Спарта. Когда разыщешь Александра, забери его туда.

— Сначала надо его найти, — сказал воин.

— Он сейчас с магом, Хироном, и в безопасности, до поры. Но скоро Филиппос найдет его, а Лес Кентавров не такой уж неприступный барьер для Македонов.

Подойдя к нему, она взяла его за руку и отвела обратно через заросли в зал со стенами из висячих лоз.

— Когда-то, — заговорила она тихим и печальным голосом, — я смогла бы помочь тебе в этом пути. Но не теперь. Мы — народ Заклятия, и мы медленно умираем. Наша магия исчезает, наша волшба не способна противостоять сверкающим мечам Македонов. Я даю тебе свое благословение, Парменион. Едва ли смогу что-то к этому прибавить.

— Этого достаточно, Госпожа, я недостоин и этого дара, — проговорил он, беря ее руку и касаясь ее губами. — Но зачем давать мне даже это?

— Наши интересы, возможно, совпадают. Как я сказала, Заклятие распадается. Но у нас бытует легенда, которую знают все. Она гласит, что золотое дитя придет к нам, и земля засияет вновь. Как думаешь, возможно, Александр и есть то золотое дитя?

— Откуда мне знать?

— Действительно, откуда? Раньше я могла видеть будущее — не самое далекое, но достаточно для того, чтобы защитить свой народ. Теперь же вижу только прошлое и былую славу. И возможно я слишком захвачена глупыми легендами. А теперь — спи, и просыпайся со свежими силами.

Он проснулся, обернутый в плащ, на биваке, кони щипали траву у ручья. С другой стороны от потухшего костра спал Аттал — ни следа от ран на лице и руках.

Парменион встал и прошел через заросли на поляну. Там уже не было трупов, но запекшаяся кровь еще кое-где виднелась на земле.

Вернувшись к лагерю, он разбудил Аттала.

— Странный сон мне приснился, — проговорил мечник. — Снилось, будто мы спасли стаю нимф. И там был минотавр и… и… проклятье, уже забываю. — Аттал поднялся на ноги и стер грязь с плаща. — Терпеть не могу забывать сны, — буркнул он. — Но я помню нимф — прекрасные женщины, неописуемой красоты. Ну а ты? Как тебе спалось?

— Без сновидений, — ответил Спартанец.

***

Дерая наблюдала, как Парменион и Аттал скачут на запад, потом вышла из тени деревьев в центр их бывшего места привала. Ее волосы были теперь не рыжими, а темно-русыми, коротко остриженными. Лицо стало более угловатым, нос — длиннее, глаза, когда-то цвета морской волны, теперь были ореховыми, смотрели из-под густых бровей.

— Теперь ты точно не красавица, — заявил Аристотель, стоя рядом с ней в Каменном Круге после того, как оттуда только что уехали македоняне.

— Красота мне не понадобится, — ответила она грубым, почти лающим голосом.

Она прошла через портал времени, чтобы увидеть Пармениона с Атталом в момент въезда в лес, и последовала за ними, расположившись чуть поодаль от их привала. Сначала она хотела появиться перед ними в первый же вечер, но, воспарив, используя свой талант, прикоснулась к душам обоих мужчин и исследовала их страхи. Они опасались друг друга. Парменион не доверял македонянину с холодными глазами, а Аттал давно невзлюбил человека, которого считал самодовольным спартанским выскочкой. Она поняла, что им понадобится время, и, завернувшись в плащ, уснула.

Она пробудилась от звука смеха и увидела, как два македонянина пробираются через заросли. Покинув свое тело, она увидела всю сцену с высоты и первой заметила македонов в черных накидках, идущих через лес прямо к нимфам.

Когда раздались первые вопли, Дерая подлетела к Пармениону. Его эмоции были смешанными. Часть его рвалась на помощь к девам, но сильнейшим также было желание остаться в безопасности и думать о спасении Александра. Дерая инстинктивно применила свои силы, передав ему новый замысел. Делая так, она понимала, что это было ошибкой. Один против десяти — это была верная смерть для человека, которого она любила. Подлетев к Атталу, она почувствовала его намерения. О том, чтобы он побежал Пармениону на выручку, не могло быть речи. Его сознание было замкнуто на одной-единственной мысли: Защищать самого себя! Не найдя другого способа, Дерая усилила этот его страх. Если Парменион погибнет, то Аттал застрянет в этом мире навсегда, и все его богатства потеряют смысл. Никогда больше не увидит он свои дворцы и своих наложниц. Ему останется влачить существование наемного воина в не своем мире. Гнев его был неописуем, когда он выхватил меч и побежал на выручку к Пармениону.

Вдвоем воины сражались великолепно, но от резни Дерае стало не по себе, и, когда всё было кончено, она вернулась в свое тело с чувством стыда за содеянное.

Смерти были на ее совести. Она манипулировала событиями, а это было против всех ее убеждений. Еще долго этой ночью пыталась она проанализировать свои действия. Македоны намеревались насиловать и убивать. Если бы она не вмешалась, над нимфами бы надругались, а потом прирезали. Но их смерти не случились бы по твоей вине, сказала она себе. А теперь кровь македонов была на ее руках.

Что мне было делать, спрашивала она себя? какое бы действие или бездействие она не избрала, результатом стала бы трагедия, потому что образумить всех македонов не оставалось времени. Но ты повлияла на них, возразила она самой себе. Ты замедлила их рефлексы и реакцию, дав фору Пармениону с Атталом.

Полная сомнений, Целительница заснула, и во сне ей виделись кентавры и Царь-Демон. Посреди сна она была разбужена прикосновением руки и, сев, увидела обнаженную беловолосую женщину, которая сидела на поваленном дереве. За ней стоял минотавр, которого она уже видела на поляне. Луна стояла высоко, и сноп света омывал женщину, делая ее фигуру почти что призрачной.

— Ты хорошо поступила, жрица, — сказала эта женщина. — Ты спасла моих детей.

— Мне не следовало вмешиваться, — ответила ей Дерая.