Туда, где ждут тебя... (СИ)

Точно так же дом полз по скале, спуская вниз и в стороны отростки, впиваясь в каменный склон, растворяя его и вырастая. Развернувшись вширь и укрепившись на обрыве, дом почти сразу выбрасывал вверх этажи: несколько ярусов, поддерживаемых изогнутыми резными колоннами, свитыми в пружины. Стены его оживали рельефами необычных животных, прорастали невиданными листьями и стеблями. Живой камень. Живее наших деревьев, которые за год вырастают на ладонь, а за десять лет — в рост человека. Медленно и незаметно корни впиваются в трещины, проталкиваются глубже и глубже и разрушают горы.

Дом ничего не разрушил. Он был одно со скалой, на которой стоял. Из которой вырос. Словно всегда находился здесь, прячась от назойливых взоров. Пришел Сергей и сказал: «смотри», снимая прозрачную завесу. И все увидели.

Это ли не цель — показать всем то, что они не видели раньше?

Второй дом Сергей построил быстрее. И третий, четвертый…

Они немного отличались один от другого. И снаружи, и изнутри. Цветом, размерами, формой, рисунками на стенах, стеклами на окнах. Иногда изменения были настолько малы, что не сразу понимал — чем же дом отличается от своего собрата, стоящего неподалеку. Словно люди в толпе. Где все на одно лицо, и только приглядевшись, находишь отличия в глазах, лицах, жестах.

Сергей позволил зайти. Ему самому было интересно, что он сотворил. Мне — тоже.

Теплый на ощупь пол, теплые стены и потолок. Прозрачные окна. Тонкая резьба снаружи и внутри, по которой хочется провести рукой, чтобы ощутить рельеф под пальцами. Сгладить его или углубить. Рисунок, приносящий покой и умиротворение.

Не хотелось выходить. Но следующий дом ждал, когда человек дотронется до его стены, чтобы отозваться неслышной музыкой ветра. И мы шли дальше, цепляясь за камни, потому что дорог не было. Из любого дома можно было бы спуститься по большой трубе вниз, к морю. Но позже, когда смонтируют подъемник. Сейчас же дома были отрезаны друг от друга. Они были как крепости, окруженные со всех сторон врагами: неприступные и одинокие.

Сергей одинок, и создаваемое им становится похоже на него. Он не слушает моих слов. И отвечает непонятно.

— Что такое сорок одиноких берез? Это — лес, общность. Деревья поневоле вступают в контакт друг с другом, хотят они того или не хотят. Их никто не спрашивает. Так же и мои дома. Скоро они составят поселок, в котором будут жить люди. Хотя, почему только люди? Кто угодно может жить в этих домах!

— Мы — не будем, — резко сказал я.

— Почему? Они тебе не понравились?

— В них слишком много от человека.

— Расскажи мне о себе. Я построю дом для тебя.

Этим предложением Сергей ошеломил меня. Неужели возможно построить дом для чужого? Не для того, чтобы тому стало плохо, а совсем наоборот. Неужели люди не видят отношения к ним?

— Мой дом — мои горы.

— А мой дом — Земля, ну и что? Я же не в глобальном смысле имею в виду. Не думаю, что найдется разумный, который откажется прийти после трудового дня в свой уголок, растянуться на лежанке, какой бы она ни была, и предаться отдыху.

— Ты не знаешь, как относятся к вам грейпы. Совсем не так, как думают люди.

— Да понятно всё! — отмахнулся Сергей. — Кому нужны чуждые пришельцы, занимающие места под их солнцем? Так было всегда. И редко когда удавалось прогнать незваных гостей, поселившихся в чужом доме, как в своем. Для этого надо иметь много сил, и не только физических. Но здесь немного не так. Люди живут на побережье, а вы — в горах. Мы не лезем к вам, а вы не спускаетесь к морю, за исключением некоторых. Кстати, кто они?

— Изгои. Про них не говорят. Их забыли. Никто не примет их обратно, если они захотят вернуться. Но ты противоречишь себе, Сергей. Ты — первый, кто поднялся к нам в горы. Нет, до тебя восходили и другие. Они смотрели, любопытствовали и уходили. Так и мы иногда спускаемся вниз, чтобы поглазеть на вас и понять, что плохого вы нам принесете в ближайшее время. Но ты остался. Ты здесь надолго. И я знаю: люди останутся здесь навсегда.

— Навсегда — не навсегда, — сумрачно ответил Сергей. Редко кто из людей может скрыть свои эмоции. — Ты же знаешь — я лишь исполнитель.

— Ты — исполнитель, да. Поэтому отвечать — тебе. И ты один за всё ответишь. Я не знаю, что придумают старейшины. Но обязательно нечто такое, что заставит уйти именно тебя.

— Какой вам прок в моем уходе?

— Какой нам прок в том, чтоб ты остался?

Сергей не нашел ответ на мой вопрос. Он предпочел забыть его, выкинуть из памяти, как досадную мелочь. Такую же мелочь, как колючее семечко дергея, забившееся между перьями и прильнувшее к ости. Оно чувствуется лишь тогда, когда хочешь расправить перья, царапая кожу и вызывая нестерпимый зуд. Ты никогда не найдешь семечко на спине, сколько не вычесывай перья, сколько не перебирай их пальцами. Нужен кто-нибудь, кто поможет тебе.

Невозможно выжить одному.

Сергей говорил: «Можно». Он говорил это не словами, но поступками. Не просил помощи, не искал сочувствия. Жил. Строил. И отвечал на мои вопросы:

— Ты не прав. Нет одиночества. Достаточно изменить точку зрения, и ты поймешь, что рядом с тобой множество людей, желающих быть рядом. Интересно, это я тебя убеждаю, или себя?

— Тогда почему одинок ты?

Сергей промолчал и на этот раз. Еще одно семечко в перьях. Он не знает, что после сезона дождей дергей прорастает, где бы он не находился. На земле, так на земле. В перьях, так в перьях. И если дергей не вытащить заранее, корешки растения запросто пробьют кожу, врастая в тело. Даже скала не может остановить безумный рост зеленого дьявола. Я видел изгоев, которые полностью скрывались под низенькой зеленой порослью и кричали, кричали. Даже если сдирать слабые стебельки, то рубиновые корни всё равно останутся, продолжая прихотливо углубляться сквозь ткани, выбрасывая новые ростки.

Всегда должен быть тот, кто вытащит коварное семечко. В этом я мог довериться только Сергею. При всей своей чуждости, он понимает. Видимо, страх смерти присущ всем живым существам, даже прилетевшим к нам с далеких звезд. Но искать дергей у себя он не захотел. Сказал, что для него трава не опасна, что она умрет раньше, чем нанесет ему существенный вред. Он даже продемонстрировал это: нашел семечко, положил себе на руку и полил водой.

Дергей прорастает не сразу. Ему надо вспомнить свое предназначение. Что он такое, чтобы забывать? Я с ужасом смотрел, как просыпается семя, выпуская клубок корешков, похожих на красные ножки ядовитых фаланг, беспрерывно бегающих в поисках жертвы. Корешки тыкались в кожу Сергея, пробуя ее на вкус и мягкость, и каждый раз избегали соприкосновения, как человек отдергивает ладонь от пламени костра. Растение не может бегать. Оно должно укорениться там, где проросло, иначе умрет. Дергей тоже цепляется за жизнь, как и мы. Как бы ни была ядовита почва, выбирать не из чего.

Корешки еще немного подергались и нехотя погрузились в ладонь, держащую их. Кончики рубиновых корней тонки, иначе им не прорезать камень, и человек не чувствует ничего. Но потом они расширяются, набирая питательные вещества, набухают кровью и доходят до костей. Кости — то, к чему стремится растение. Именно из минералов, что их составляют, дергей строит свой организм. Когда корешки дробят кости, тогда приходит боль.

Она пришла. И Сергей улыбнулся.

— Боль доказывает мне, что я еще жив, — сказал он.

— Ты не веришь словам других?

— Нет. Обман люди усвоили лучше всего. Он привычен. Все слова — обман. Все чувства — обман. Человек — это ходячая ложь.

— Ты не любишь людей, — сказал я. — Зачем ты строишь для них?

— Я строю для себя.

Разговоры отвлекают от боли, уводя ее от нас. Дают надежду. Растягивают время. Я не заметил момента, когда листья дергея на руке человека начали буреть и скручиваться. Он еще пытался выжить, выдергивая корешки из, казалось, гостеприимной плоти. Но яд человеческого тела убивал быстро. Растение рассыпалось прахом, и Сергей сдул его с руки.