Одинокий путник

— Что ж,— пожал он плечами.— Проходи. Может, он теперь женится на тебе.

— Я мечтаю об этом,— поспешно сказала Соня, направляясь к воротам.

— И зря! Я бы на твоем месте, госпожа, забыл о нем! — вдогонку девушке прокричал усач.— Недолго ему…

Он оборвал себя на полуслове, но Соня и так поняла, что он хотел сказать. «Недолго ему осталось жить на этом свете». Значит, прав был Аддини, утверждая, что Лансере угрожает смертельная опасность…

Привратник, до того внимательно наблюдавший за беседой девушки и соглядатая в прорезь решетки, открыл створку ворот.

— Мне надо к Лансере,— буркнула Соня. Она проскользнула внутрь, мельком поразившись богатому цветущему саду и тотчас забыв о нем, и направилась к дому.

Высокие двери со стеклянными окошками сразу распахнулись перед ней. Большой старик с добрыми грустными глазами поклонился гостье, отошел в сторону, уступая ей дорогу.

Зал, от которого вверх вели четыре мраморные лестницы, был невелик, но отделан с таким вкусом и изяществом, что мог порадовать взор самого пристрастного ценителя.

Привычные витражи на высоких и узких окнах представляли собою целые сюжетные картины из жизни рыцарей и принцев, а лепной потолок с порхающими богинями, целящимися лучниками и умирающим оленем со стрелою в боку, без сомнения, являлся настоящим произведением искусства.

Все это Соня отметила одним быстрым цепким взглядом, ступила на мраморный пол из черно-белых плит и через плечо уже бросила старику:

— Лансере дома?

Такая простота, можно даже сказать, непосредственность, изумили его безмерно.

— Месьор Лансере? — переспросил он, особенно выделив первое слово.

— Ну да, месьор,— повторила девушка.— Так дома или нет?

— Месьор Лансере почивает в своих покоях.

— Проводи меня к нему,— потребовала гостья, наконец поворачиваясь к старику.

— О, дорогая госпожа,— пробормотал он, восхищаясь красотой ее и не в силах противостоять ее приказу.— Я проводил бы тебя, но…

— Послушай, любезный.— Соня сменила гнев на милость, ибо и ей понравился этот приятный старичок.— Лансере должен мне помочь, поэтому я здесь. Если ты не проводишь меня, то мне придется бродить по всему дому и беспокоить всех здешних обитателей. А уж беспокоить я умею, можешь не сомневаться.

— Я не сомневаюсь, госпожа! — Старик испуганно поднял руки,— Я… Я провожу тебя к господину. Только вряд ли он сможет тебе помочь. Ему самому бы кто помог…

— Я ему помогу,– пообещала Соня, уже начиная раздражаться от столь длительной беседы со слугой.—Ну? Что ж ты стоишь? Идем!

Старик покорно кивнул и двинулся к правой лестнице. За ним и девушка, подхватив юбку, протопала по мрамору своими деревянными каблучками. Она более не смотрела по сторонам, хотя все равно увидела в зеркале толстую морду очередного хака, спрятавшегося за колонной у входа. Не удержавшись, Соня показала ему язык и погрозила кулаком, на что он, несколько удивленный, фыркнул и удрал куда-то вглубь зала.

Ступени покрывал мягкий ковер с коротким ворсом, по бокам прибитый шпильками с бронзовыми, позеленевшими от времени шляпками. В начале марша девушка остановилась на миг, заметив на ковре темное пятно — по всей видимости, кровь; однако затем пошла дальше, вспомнив рассказ Тротби: в доме произошло уже немало разных стычек, и кровь вполне могла вытечь из раны стражника доблестного сотника Лобла. Предположение сие подтверждалось поведением старого слуги, который без всякого почтения наступил на это пятно.

Бесшумно поднявшись на второй этаж, старик и девушка оказались в длинном полутемном коридоре. Здесь тоже гулял хак — маленький точно гном, жирный и лысый. Рыжая Соня, вероятно, показалась ему верхом совершенства, потому что он вытянул как мог короткую толстую шею и уставился на девушку как на призрак. Затем очнулся, подпрыгнул и с видом испуганной лани умчался прочь.

— Первый раз вижу этих мерзавцев в таком количестве,— проворчала Соня себе под нос.

Старик услышал ее, повернулся.

— Увы,— печально произнес он, замедляя шаг.— Их тут не меньше десятка. Даже в моей комнате сейчас спит один…

— Зачем же вы их пустили?

— Ах, дорогая госпожа, нас никто не спрашивал. Градоправитель Хайме, которого советник убедил в преступных намерениях месьора Лансере, велел окружить наш дом и следить за каждым, кто входит сюда или выходит отсюда.

Он замолчал, видимо, решив, что гостье ни к чему знать о злоключениях хозяев. А гостья и без него поняла: проклятый советник не оставил своих гнусных помыслов и по-прежнему обвиняет Лансере Бада в убийстве наместника.

— Здесь его покои,— шепотом сказал старик, кивком указывая на дверь в конце коридора,— Будь деликатна, госпожа, умоляю.

Он приложил руку к сердцу, вздохнул, явно не уверенный в деликатности этой прелестной особы. Предчувствие его не обмануло.

— Ты можешь идти,— милостиво отпустила слугу Соня и со всей свойственной ей решимостью постучала в дверь.

Несчастный старый слуга в ужасе закрыл ладонями уши, ибо то был камнепад, раскат грома или еще что-либо в этом роде — только не стук. Ему показалось даже, что дверь сейчас отвалится, а месьор Лансере умрет от сердечного приступа. Дабы не видеть и не слышать более ничего, старик развернулся и быстро зашагал к лестнице.

Соня же, не дожидаясь ответа хозяина, вошла внутрь.

Здесь было светло — на подсвечнике в форме красивого обнаженного юноши с короной на голове стояла наполовину догоревшая большая свеча. Тяжелые занавеси полностью закрывали окно, и блики длинного яркого пламени бегали по потолку, причудливо изгибаясь и преломляясь на лепнине. В кресле прямо напротив двери сидел человек. С его сапог на толстый ковер падали засохшие комья грязи. Соня взглянула ему в глаза и ахнула. Это был не Лансере…

…улыбаясь, на девушку смотрел Одинокий Путник.

— Ну и ну,— сказал он, обозревая Сонин наряд.— Ты прекрасна, демоница, воистину прекрасна.

Но эти комплименты не могли уже остановить тот шквал ругательств, что подруга обрушила на его голову. С горькой язвительностью она обвинила его во всех смертных грехах, затем заклеймила как изменника, затем, не переводя духа, прочитала ему нравоучительную поэму известного аквилонского сочинителя Плидия и, наконец, призвала богов, пророков и прочих небожителей полюбоваться на этого человека, коего она почитала за верного товарища и поэтому никак не ожидала, что он бросит ее в полном одиночестве на вонючем шемитском базаре.

Шон мог бы возразить, что на базаре, каким бы вонючим он ни был, трудно оказаться в полном одиночестве, однако благоразумно промолчал. Не стоило обижаться на девчонку. Женщины все таковы: сначала они упрекают мужчину с присущей им от природы изобретательностью и лишь потом соображают, что он имеет право сказать пару слов в свою защиту. Так и Соня. Отдышавшись, она рухнула в кресло, стоящее слева от кресла Шона, и выжидательно уставилась на друга.

— Гм-м,— произнес он осторожно,— как я рад тебя видеть.

Негромкое угрожающее рычание было ему ответом.

— Сейчас я все тебе объясню,— заторопился Шон и сам удивился своему заискивающему тону. Да, эта девица была рождена, чтоб властвовать — никому еще не удавалось заставить Одинокого Путника оправдываться…— Не хочешь ли выпить немного красного вина?

— Хочу,— буркнула Соня, не отрывая испепеляющего взора от смущенного лица Шона.

Не поднимаясь, он сунул руку под кресло и достал оттуда початую бутыль. Наполнив кубок, стоящий на маленьком одноногом столике между кресел, Шон протянул его Соне, а сам приложился к горлышку бутыли и сделал несколько жадных глотков, свидетельствующих о том, что встреча с подругой доставила ему немало волнительных мгновений. Но и она не медлила — кубок опустел моментально, зато глаза заблестели и щеки порозовели. Одинокий Путник даже залюбовался такой прелестницей, напрочь забыв о той изощренной брани, что изверглась только что из нежных ее уст.

— Ну? — вопросила Соня сурово и тут же, не удержавшись, посмотрела в дно своего кубка, чтобы узнать, как она сейчас выглядит.