Кровь ведьмы

Воины боялись вымолвить хоть слово, но начальник стражи решился и, не поднимая глаз, с отчаянием произнес:

— Господин, прости слуг своих! Велика наша вина, но эта девка околдовала нас. Поверь, она — колдунья и мы ничего не видели. Нергал ей помог, и она наслала на часовых слепоту…

— Замолчи. Мне недосуг слушать твои бредни,— криво усмехнулся Счастливчик.

Он заставил себя успокоиться. Суеверные, бестолковые болваны. Да и сам он хорош — понадеялся на высокие стены и бдительность этих недоумков.

В комнату заглянули солнечные лучи, они отразились на полированных плитах пола, оживили вытканных на шелковых шпалерах крылатых львов и драконов. Тихо приоткрылась дверь и вошел управляющий.

— Этих на хозяйственный двор, пусть им всыплют по две дюжины ударов плетьми… Старуху на кухню…

Стражи не верили своим ушам: приговор оказался неожиданно мягким. Они дружно подползли к ногам господина и принялись униженно целовать подол его одежды. Вельможа раздраженно отпихнул их носком сапога.

— Встать. А ты,— он указал на старшего,— после того, как получишь положенное, вернешься за дальнейшими приказаниями.

— Благодарю тебя, господин мой! — прошептал начальник стражи, отвешивая поклоны.

Почтительно пятясь, все покинули комнату.

Глава шестая

Соня шагала по пустынной улице и напевала замечательную песенку, в которой было одно-единственное слово — свобода. Навстречу ей попадались нарядно одетые, улыбающиеся люди. Это горожане возвращались домой, посмотрев торжественное шествие и принеся жертву Митре.

Надо было свернуть с этой улицы и уйти как можно дальше, ведь скоро слуги Счастливчика тоже вернутся с праздника. То-то посмеются вдоволь — стражу заперли во дворе. Соня быстро удалялась от опостылевшей роскошной тюрьмы. Правда, жилось ей там и сытно, и удобно, но это все же была тюрьма, а теперь она свободна. И девушка весело напевала свою песенку из одного слова, повторяя его на все лады.

Отойдя достаточно далеко от дворца Файрада, Соня остановилась. Надо было сориентироваться и определить, как пройти в таверну Ло Юня. Этой части города девушка совсем не знала. Сюда ее Йоке не приводил. Соня постояла, озираясь по сторонам, а затем решила, что проще всего найти базар. Сейчас туда потянется людей не меньше, чем на праздничное шествие, а уж оттуда она легко найдет дорогу в таверну.

Вот из калитки вышел молодой парень с большой корзиной фруктов в руках. Следом за ним появилась женщина. Она негромко что-то сказала спутнику и прошла вперед. Соня решила, что они наверняка направляются к базару, и пристроилась за ними. Она шла с независимым видом, помахивая плетеной сумкой и стараясь не потерять из поля зрения своих проводников. Вот они свернули в узенький переулок, и девушка заторопилась, боясь отстать. Как только она повернула, впереди в просвете между домами стала видна ограда городского базара. Все складывалось более чем удачно.

Теперь она знает, куда надо идти.

Подойдя к дверям таверны кхитайца, Соня впервые задумалась, что она скажет Ло Юню. Где она была столько дней? В голову ничего толкового не приходило, и девушка решила придумать что-нибудь на месте. Такой уж сегодня день — хорошие решения приходят неожиданно.

Она легко толкнула дверь таверны. Зал был пуст. Кхитаец пристроился у очага и крутил вертел, на котором шипели, роняя капли жира на уголья, нанизанные кусочки мяса. Стены таверны не были украшены в честь праздника, хозяин сидел в своем старом, но опрятном синем халате. Кхитайцы поклонялись своим богам. Только люди, достигшие высокого положения при дворе властителя, принимали его богов и участвовали в обрядах поклонения им. Положение Ло Юня позволяло ему сохранять преданность вере своих предков.

— Ло Юнь, здравствуй. Ты не забыл меня? — Тут Соне пришла в голову страшная мысль, что он продал ее Ману за долги.

— Я рад тебя видеть.— Кхитаец кивнул головой и улыбнулся.— Твой долг не так велик, чтобы надо было продавать за него твою прекрасную лошадку.

— Старик, ты читаешь мои мысли,— удивилась Соня.

— Не могу сказать, что я очень искусен в этом, но мне многое открыто, госпожа.

— Так ты знаешь, кто я? — вздрогнула она.— И все время знал?

— Я понимаю, что молодой девушке трудно путешествовать одной.— Кхитаец опустил глаза.— Но чем быстрее ты вновь отправишься в путь, тем лучше.

Ло Юнь не переставал крутить вертел. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ло Юнь, ты не накормишь меня этим чудесным мясом? — Соня вспомнила, что не ела со вчерашнего дня.

— Это баранина. Так готовят ее на севере моей родины. Я думаю, что тебе понравится.

Через некоторое время кхитаец поставил на столик два блюда и чаши.

— Не торопись, сначала выпьем тхаю,— сказал Ло Юнь.— Это мой любимый напиток.

Душистый тхай согрел тело и усилил аппетит, баранина показалась особенно вкусной.

Ло Юнь молча пил тхай. Он немного подождал, пока девушка утолит первый голод, и вновь заговорил:

— Тебе лучше уехать из города завтра на рассвете. Сегодня, в первый день праздника, никто не уходит. Ты будешь слишком заметна. Стражники заподозрят неладное. А утром второго дня многие гости покидают город.

— Послушай, старик, тебе, кажется, известно гораздо больше, чем мне…

Уголки тонких губ кхитайца дрогнули в мимолетной усмешке.

— Не каждый день в базарной драке из-под носа стражников увозят в роскошном паланкине рыжеволосую красавицу-воровку. А Йоке смышленый парень, ему не стоило труда узнать, кому принадлежит паланкин. Мне стоило большого труда удержать его от необдуманных действий…

— А от обдуманных? — Соня зло сощурилась, вспомнив свое существование в доме Файрада.

— Он после праздника помог бы тебе,— просто ответил кхитаец.

— А ты, ты поможешь мне?

— В моем доме ты будешь в безопасности. До отъезда.

— Нет, Ло Юнь. Мне нужно большее. У степняков есть пословица: «Опасность преследует бегущего и бежит от того, кто идет навстречу ей». А я наполовину гирканка.

Хозяин таверны поднялся и направился к очагу.

— Ты должен помочь мне,— с нажимом произнесла Соня.

— Слово «должен» и слово «помочь» плохо укладываются вместе в голове у старого кхитайца.— Ло Юнь насмешливо поклонился.

— За меня просит Шаруз.

При звуке этого имени старик внимательно взглянул на девушку и опять сел за стол.

— Мы много повидали вместе. Я обязан ему больше, чем жизнью,— он спас мою дочь.

— А я — его,— раздельно произнесла Соня.— И еще он сказал, что над тобой простерта рука богов. Я не очень поняла, что это значит, но запомнила.

Ло Юнь прикрыл глаза и, немного помолчав, сказал:

— Когда уйдут гости, я буду ждать тебя, девушка.

— Меня зовут Соня.— Она поднялась и направилась к выходу.— Пора проведать мою красавицу Ману.

— Да, да. Она давно скучает без тебя.— Ло Юнь тоже встал.— Лук твой и другие вещи я спрятал — ведь в конюшню приходят разные люди.

Соня вышла во двор. В тени под навесом сидели постояльцы, не принимающие участия в празднике.

Они рассказывали друг другу о своих делах или о приключениях, которые случались с ними на дорогах странствий. Девушка, не останавливаясь, быстро прошла на конюшню. Ману заржала, почуяв хозяйку издалека.

— Ты мне рада,— Соня протянула лошади лепешку.— Уж не думала ли ты, что я тебя бросила? Да я тебя ни на какие сокровища не променяю. Скоро в путь тронемся. А пока косточки разомнем.

Соня оседлала Ману и вывела со двора. Сильная молодая кобыла легко несла своего седока по улицам города. Вскоре девушка заметила, что они слишком выделяются в толпе прохожих и обращают на себя внимание. Соня огляделась: по мостовым не двигались повозки, не проезжали всадники. «Ах, да. Сегодня же праздничные гулянья. Танаис что-то говорила об этом.— Соня перехватила взгляд чьих-то темных глаз.— Пожалуй, пора возвращаться в таверну». И она пришпорила Ману.

До вечера девушка провела время в конюшне. Она почистила свою лошадь, проверила копыта и подковы, подкормила целебным сеном альфальфы, напоила чистой, свежей водой. Уже темнело, когда девушка вышла из конюшни во двор. Вечер был прохладный. Во дворе поставили жаровню, которую топили хворостом. Почти все постояльцы старого кхитайца собрались вокруг этого открытого очага. Все были оживлены.