Конан не знающий страха

— Меня не интересуют твои боги, жрец, — сказал Конан, поглощенный созерцанием непонятного зеленого пламени. Протянув руку, он коснулся его языком, однако ничего, кроме легкого покалывания, не ощутил. — Что это за зеленый огонь и почему он не жжется?

Жрец улыбнулся краем рта:

— С помощью этого инструмента мы и общаемся с Творцами. Наша связь осуществляется через это пламя. Огонь — одна из четырех стихий, составляющих вселенную. Но пламя, известное здесь, на земле, лишь нечистое подобие истинного небесного огня.

Конан кивнул, при этом он, точно загипнотизированный, смотрел на пламя.

— Мой отец был кузнецом. Он много рассказывал мне о свойствах огня.

— Этот огонь уже поведал мне кое-то о тебе. Ты не такой, как все остальные люди.

— Я-то? Ну, известное дело, не такой. Я — киммериец.

— Я не об этом. Вот сейчас, например, ты касался рукой пламени. И будь ты обыкновенным человеком, твоя рука превратилась бы в головешку.

— Что?! — Конан вышел из оцепенения и резко повернулся к жрецу. — И ты не предупредил меня! — Он с такой силой сжал рукоять меча, что костяшки пальцев побелели.

Жрец, пораженный свирепостью, так внезапно вспыхнувшей в голубых глазах киммерийца, непроизвольно отступил. Иметь дело с Конаном было все равно что общаться с полуприрученным тигром, спокойствие и безмятежность которого в долю секунды может смениться первобытной свирепостью. Такие люди и раньше встречались жрецу, но подобный экземпляр он видел последний раз очень много лет назад. Такие, как он, — редкость во все времена. Обыкновенных дикарей всегда хватало. Свирепые сверх всякой меры, они в то же время не умели думать самостоятельно, связанные устоями и предрассудками. Подлинные варвары — это редкость, но еще реже встречался среди них человек, способный покинуть свой клан, свое племя, чтобы в одиночку проложить свой собственный путь.

Когда-то давно на земле рождались такие люди. Они становились героями легенд и мифов. Они становились полководцами, королями, императорами, вдыхали новую жизнь в угасающие цивилизации. Примитивные жизненные силы били в них через край. Им была присуща невероятная энергия и предприимчивость, а еще — вселяющая ужас свирепость и беспощадность.

Жрец успокаивающе поднял руку:

— Постой! Я ведь знал, что огонь не причинит тебе вреда. Я знаю такие вещи. Давай поговорим спокойно, я все тебе объясню. Мне надо узнать кое-то от тебя, в благодарность я помогу тебе справиться с твоими врагами.

— К чему все это? — спросил Конан. — Скоро они вернутся из своего рейда, и тогда я разберусь с ними сам.

— Одно оружие тебя не спасет, — предостерег его жрец. — Тахарка из Кешана не так прост, как тебе кажется. Если ты хочешь победить его, ты должен его понимать.

— Зачем? — снова спросил Конан. — Я спровоцирую его, вступлю в бой и убью. Все это проще простого, и отомщенные души моих друзей обретут желанный покой.

Жрец был терпелив. Тщательно подбирая слова, чтобы избежать нового прилива ярости Конана, он снова заговорил:

— Будь он обыкновенным человеком, этого действительно было бы достаточно. Но вы оба необыкновенные люди, иначе вы никогда не привлекли бы к себе моего внимания.

— Продолжай, — угрюмо бросил Конан, хотя весь этот разговор был ему абсолютно не по душе. Зачем этот жрец встревает и придумывает какие-то трудности там, где их в помине нет? Но все же придется его выслушать, вдруг во всем этом что-то и кроется.

— Для начала расскажи мне о своем народе. Кто твои предки?

— Что я, сказитель какой-нибудь, — буркнул Конан, — расскажу что вспомню.

И он принялся за рассказ. Как и большинство варваров, киммерийцы придавали громадное значение своему происхождению и тщательно хранили знание о своих предках. Хоть Конан и не принадлежал к числу тех, кто был специально призван хранить в памяти эти драгоценные сведения, тем не менее он, как и любой другой из его соплеменников, мог легко назвать имена членов своего клана, живших несколько столетий назад.

— Да, этого мне вполне достаточно, — проговорил жрец, когда Конан закончил перечисление длинного ряда своих предков. — Теперь я знаю, в каком направлении искать, если мне понадобятся уточнения. А сейчас сделай на руке небольшой надрез и потом сунь руку опять в пламя, чтобы в сосуд упало несколько капель твоей крови.

— Не стану я это делать, — возмущенно заявил Конан. — Я не за тем пришел, чтобы колдовать тут с тобой на пару.

Жрец незаметно улыбнулся:

— Боишься пролить несколько капель своей крови? Не тревожься, я не собираюсь колдовать над ней. Просто история каждого народа запечатлена в его крови, а я обладаю знаниями, позволяющими читать эту историю при помощи моего зеленого пламени. Если ты согласишься, то мы могли бы заглянуть дальше в историю твоего рода, и тогда многое для меня прояснилось бы.

Конана задел намек, будто он боится пролить свою кровь, поэтому киммериец немедленно сунул левую руку в зеленое пламя и сделал неглубокий надрез кинжалом. Алые капли упали в сосуд, но, к удивлению Конана, они не достигли дна, а будто растаяли в пламени.

Жрец начал нараспев тихо произносить какие-то слова. Киммериец опять принялся смотреть на огонь, вид пламени заворожил его. Языки огня стали постепенно менять цвет, внутри образовывались какие-то смутные картины, и, что было уже вовсе не понятно, Конан каким-то образом оказался участником происходившего в этих картинах, хотя прекрасно осознавал, что продолжает оставаться в храме.

Он видел в пламени темноволосых светлокожих воинов, которые сплетались в яростных схватках с желтоволосыми и рыжеволосыми воинами, а иногда и кожа, и волосы их врагов были темными. Он сразу признал среди дерущихся своих родичей, возможно даже своих предков по прямой линии, которые сражались с асирами и ванирами, гипербореями и пиктами. Его предки были похожи на него, вот только оружие у них было не стальное, а бронзовое, и он понял, что видит своих родичей, живших в те времена, когда стали еще не было.

Потом он увидел таких же темноволосых и светлокожих людей, но оружием им служили отполированные камни. Они бродили по замерзшим долинам, где никогда не таял лед, сражались с другими людьми, со снежными обезьянами и еще какими-то существами, для которых у Конана не было названия. Потом он увидел, что происходило в доледниковый период, когда его соплеменники воевали с какими-то пигмеями, которые на своих низкорослых лошадках явились издалека, заполнив все пространство степей. Потом он увидел непроходимые джунгли, покрывающие долины и склоны высоких гор, гигантских змей, извивающихся на дне этих долин, услышал монотонный бой барабанов, а потом какие-то высокие чернокожие люди с луками непременно хотели пройти сквозь земли предков Конана на другую сторону гор.

Еще дальше унесли Конана языки пламени. Он смог увидеть землю в ту пору, когда ее сотрясали катаклизмы, когда горы раскалывались в огне и дыме и по их склонам начинала течь река из раскаленной добела лавы, когда моря поднимались и заливали континенты, а дно океанов обнажалось и превращалось в сушу. И все время он видел своих предков, которые сражались и никогда не просили пощады.

Потом он увидел похожих на себя людей. Но они не были такими примитивными, как прежде, а вели свою жизнь в своеобразной варварской роскоши: они носили одежды из ярких шелков, а головы их были украшены перьями диковинных птиц. Конан стал свидетелем их сражения с пиктами, приплывшими на каких-то диковинных двойных ладьях, чтобы захватить их земли. Он увидел человека, сидящего на золотом троне, его глаза были печальны, рядом лежал большой двуручный меч, а на голове человека была корона. Они с Конаном были настолько похожи, что вполне могли бы считаться близнецами.

Все дальше и дальше уносило Конана пламя, и голова его кружилась, он уже был не в состоянии удержать в памяти все, что видел. Последней в этой череде картин оказалась лужайка леса, где волосатые человекообразные существа с удивлением и восхищением разглядывали своего отпрыска, не только менее волосатого, чем все остальные, но и способного делать вещи, абсолютно недоступные его сверстникам. А потом и эта картинка исчезла, и перед Конаном осталось гореть лишь зеленое пламя.