Спасибо моей новенькой фритюрнице за чудесный ужин (СИ)

— А проказа и Бездна? — слабо улыбнулся я: на том варианте высокого диалекта, каковым разговаривали пламенные, “чернь” звучало естественнее, чем “простонародье”.

— То забота благородных, — уверенно сказал Никрам.

На телебашне мы выяснили, что должность пресс-секретаря (гнусное слово!) и орденского цензора все же считалась уважаемой: на наши юные рожи местные эмпаты смотрели с горестным недоумением и обидой. “Магистр издевается, совсем мальчишек прислал, — говорили они за нашей спиной. — Показывает наше место! Пламенные захватили власть, и в следующий раз они пришлют отряд уничтожения. И нас всех сожгут за ненадобностью”. Звуковые щиты светлых эмпатов оказались проницаемы для нас так же, как и темные. Только если к темным мешало прислушиваться шипение, то к светлым — какое-то журчание и шелест. “Нет, зачем же сжигать, он не пойдет на такое, ему это невыгодно, — меж тем продолжала обсуждать нас местная интеллигенция, и говорящему возражали: — Ах, вы не знаете пламенных!”

— А где эти деятели, господа? — спросил я, кивнув на один из экранов. Там как раз показывали клип с моим участием.

— А вам… не понравилось? — нервно заметался тип, к которому я случайно обратился. — Если хотите, можем убрать из эфира.

— Ни к чему теперь, все уже видели, — пожал я плечами. — Да и политике ордена сие творение не противоречит.

Никрам хмыкнул:

— Это уж точно.

По дороге мы с ним обсудили эту самую “политику ордена” и пришли к выводу, что будем разрешать все, что могли бы вообразить на экранах и в газетах Темной империи. И запрещать — соответственно. Такой идиотский клип темным бы точно понравился. Светлые заволновались и принялись в лисьих выражениях выяснять эту самую политику и намерения ордена: “А позволено ли нам будет узнать, в чем заключается…”

— Но почему же нельзя новости? — поражались они. — А ток-шоу? А прогноз погоды? А спортивные новости?

— Это можно, — сказал Никрам, и после его слов повисло двухсекундное молчание. После моих выступлений светлые так не зависали — то ли перед Никрамом трепетали из-за Древней крови, то ли от меня меньше шугались потому, что я никого не убил в своей жизни, как говорил Тэргон.

— Но ток-шоу исключительно на приятные темы, типа кулинарии или, например, о сортах подушек! — сказал я. — Без этих ваших уродов.

Вот теперь и мне удалось произвести впечатление: на меня вылупились, как на говорящую псевдожизнь.

— Подушек, сэр?.. — слабо пискнул кто-то.

— Да, подушек, — твердо сказал я. — То есть, вы понимаете? Только про сладкое, пушистое и веселое. Или занимательное. Про все остальное напишут газеты. А нам надо просвещать народ, как жить рядом с Бездной.

— Но почему нельзя о слугах Тьмы? — воскликнул еще кто-то.

Честно говоря, приличного ответа на этот вопрос мы с Никрамом не знали. Мы вообще не задумывались — почему. Просто потому, что у нас на родине о светлых никогда не упоминали.

— Потому что такова воля магистра и ордена, — сказал Никрам, и все снова немножко помолчали.

— Но что же мы будем показывать, ведь темные упоминаются во всех фильмах? — простонал рядом поросший буйными кудрями тип.

— Новое снимете или старое порежете, — сказал я.

— Как можно! Порезать! — заахали они. — Какое варварство, юноша!

— Боги, на страну пала Бездна и проказа разъедает землю, а вы тут рыдаете о никому не нужном старье, об этих творениях идиотского гения с супами из младенцев! — сказал я. — Есть ли пределы человеческой тупости?

Раздери их Тьма, но я не понимал этих светлых. Этой тупой покорности эмпатов и их попыток держаться за какие-то отмирающие глупости, этого их безмозглого стремления делать вид, что ничего особенного не происходит, кроме досадных разборок между орденом и храмом. Не понимал я и равнодушия пламенных, которых не интересовало ничего, кроме ордена и власти, власти и ордена. Да если бы такая хрень происходила в моем городе и моей стране, я бы уже наизнанку вывернулся! А пламенные, как и эмпаты, цеплялись за то, что на глазах отживало свое время.

Обреченность.

Вот чем пронизано было здесь все, и, общаясь с эмпатами, я ощущал обреченность гораздо сильнее, чем среди беспрерывного горения пламенных. “Того, что было, — не будет более никогда, и не к чему тратить силы на рас­полза­ющу­юся ветошь” — тысячу раз прав был Никрам, и единственное, что мы могли сделать на этой земле, — это найти здесь кого-то для лечения Эйлаха. Ну, и еще спасти, может быть, нескольких светлых милах, рассказав им по телевизору про опасности Проказы.

И именно этим я и решил заняться немедленно: сделать, так сказать, первую образовательную передачу в форме интервью с наглядной демонстрацией. Типа, мы с Никрамом потаскаем съемочную группу по Прокаженному району, попутно демонстрируя разных тварей. Дело в том, что для низкородных светлых эмпатов практически единственным способом борьбы с порождениями и выползками Бездны было обращение за помощью к пламенным. Так что сегодня мы им расскажем, как полезны бывают пламенные, а завтра найдем того пострадавшего от храмовников солдата и сделаем передачу о том, как подлые рабы Тьмы… в смысле, как предавшиеся злу храмовники замучили невинного выходца из народа, чей талант мог бы помочь столь многим!

Никрам согласился с моей идеей, и в результате мы до самого заката шлялись по Прокаженному району и выступали в роли то ли сержантов-инструкторов перед новобранцами, то ли клоунов. “Радужная плесень! — вещал, например, я. — При продолжительном контакте ослабляет естественные энергетические щиты и заражает кровь, постепенно заменяя ее своей грибницей и соками. Погибшие от нее похожи на распустившиеся мясные цветы…” Съемочная группа нервно косилась на зловредную плесень, а ведущий спрашивал, как с ней бороться. “На начальной стадии поможет простейшее заклятие огненного очищения, а в запущенных случаях только Небесный огонь, — отвечал я, а Никрам добавлял: — Сильные эмпаты могут также использовать изгоняющие и очищающие заклятия, но для большинства единственным выходом будет обратиться к ближайшему пламенному полицейскому”.

— Армия тоже поможет, — сказал я, — если попросить.

— Вы так уверены? — спросил меня кудрявый ведущий. — Сомневаюсь, что низкородные эмпаты осмелятся обратиться к стражам ордена. И что получат помощь, — добавил он совсем тихо.

— Обязательно помогут, — горячо возразил я, — каждому нравится чувствовать себя важным и полезным! А в натуре пламенных — защищать слабых.

— По-видимому, нам надо будет сделать цикл образовательных передач “Как расположить к себе пламенного”, — неловко улыбнулся ведущий, а я на секунду завис, таращась на его буйные кудряшки: казалось, те жили своей жизнью, шевелясь сами по себе. Наверняка, какая-то магия! Жаль, невозможно спросить о его стихии. Ведущий вдруг поежился и, взглянув на меня с явной опаской, пробормотал: — Впрочем, я уже догадываюсь — как.

— Вы имеете в виду секс? — спросил Никрам с ухмылкой, и я засмеялся — подлец меня постоянно подкалывал на тему “ледышки и недавашки”, как выразились бы мои любимые родичи. Никрам, естественно, таких слов не употреблял, но смысл оставался тот же.

— Секс, — я посмотрел на Никрама со значением (неужто он думает, что я постесняюсь употребить это слово?), — не может служить платой за расположение. Пламенным важно почувствовать себя именно защитниками!

Уж в пламенных-то я разбирался не хуже, чем в себе, — сколько с ними тусовался еще на родине.

Мы подошли к опустевшему императорскому дворцу, к тому месту, где когда-то было возвышение для клятв. Теперь тут копошились твари, которых мы слегка пожгли, заключив в огненную пентаграмму. Я принялся трепаться об особенностях пойманных нами тварей, а Никрам подошел к пятнам, образовавшимся на месте гибели храмовников. Пятна были красными, так как поросли концентрическими кругами багряной кровянки. Никрам присел и запустил руку в мягкий и хищный ворс.

— Зачем мы пишем кровью на земле, — сказал он тихо, — ведь наши письма не нужны…