Божественное вмешательство (СИ)

Снова, как и в первую ночь, Гвенвилл уснула на моей груди. Я, перебирая пальцами пшеничные пряди, поглаживаю голову Гвенвилл, вспоминаю строки Омара Хаяма:

Дай коснуться, любимая, прядей густых,

Эта явь мне милей сновидений любых...

Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,

Так нежны и так трепетны локоны их!

"О такой ли жизни я мечтал? Несколько часов назад, полагал, что нет, а сейчас все изменилось. Я люблю прекрасную женщину. И она любит меня, наверное. Спуриния — хороша, но то был брак по расчету и с ее стороны и со стороны старого сенатора, отчаявшегося выдать дочь замуж. А мне просто деваться некуда было с "подводной лодки".

Сейчас — все иначе! Хотя, если откроется причина гибели Адальгари, счастье может оказаться мимолетным. Может, все рассказать Гвенвилл. Только что — все? Уподобиться булгаковскому Ване, просившего у милиции предоставить ему пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного профессора и говорящего кота? Кто ему поверил? Даже Гвенвилл не поверит, что только мой страх убил ее брата и его товарищей. Оставлю, пожалуй, все как есть. Богам виднее, что будет".

С утра Гвенвилл, собираясь в дорогу, носится по дому так, что мне захотелось бросить привычное: "Не на поезд! Не опоздаем". Останавливаю ее, поймав за руку. Рассказываю анекдот:

— Биганна, твой Конал носится по деревне как молния.

— Что, так быстро?

— Нет, зигзагами.

Она сразу не понимает, морщит лобик, покусывает прядь. Словно солнышко вышло из-за тучи: ее лицо проясняется — дом наполнился звонким смехом.

Я, довольный собой, подмигиваю, а она в ответ говорит:

— Молния, молния — но стрелы не бывают кривыми. Ха! А молнии бывают! Какие же они тогда стрелы?

До меня доходит, что именно вызвало ее смех — стрелы Громовержца! Становится немножко грустно. Ну да ладно — оказывается, что юмор в этом мире может быть другим.

Среди жителей деревни охотников повоевать собралось человек двадцать. Все верхом, но без брони, да и меч я заметил лишь у одного. Остальные вооружились луками, топорами, копьями и дротиками. Напавшие вчера инсубры впрочем, вооружены были не лучше.

У меня появился если не план, то кое-какие мысли: "Ну, приедем мы в Мутину — голытьба голытьбой. Кто встанет во главе будущего войска? Кто будет принимать решения? Уж точно не я и не Гвенвилл. Угнанную скотину деревня вряд ли вернет, а получит ли достойные трофеи от войны — вопрос".

Поэтому, когда Гвенвилл решила послать вестников в ближайшие деревни, я вмешался.

— Подожди, не торопись, — слава Богам, Гвенвилл решила выслушать. — Давай прежде, чем ты поднимешь всех бойев на войну с инсубрами, вернем в деревню угнанную скотину и посчитаемся заодно с теми, кто убил жителей поселка.

Деревенские поддержали мою идею криками:

— В погоню!

Гвенвил, видя такое единомыслие, согласилась.

— Хорошо, попробуем.

Инсубры ушли на запад по берегу реки. Мы скакали с небольшими остановками весь день, двигаясь по многочисленным следам лошадей и овец.

К вечеру наш разведчик Уэн, молодой парень не старше шестнадцати лет, вернувшись, рассказал, что обнаружил врагов. Их всего пятеро. Все сидят у костра, варят мясо, пьют вино.

Спешившись, мы подобрались к орущим у костра песни ворам. Окружив их, изготовили к стрельбе луки.

Я, не таясь, выхожу к ним, стараюсь выглядеть спокойным. А сердце колотится так, что дышать тяжело! Оружие в руки не взял, несу только кожаные ремни. Самый глупый из них, подхватив с земли топор, бросается на меня.

Останавливаюсь на мгновение, только, чтобы оправиться от приступа страха. Он умирает, не сделав и двух шагов: стрелы деревенских вояк пробили ему шею, воткнулись в грудь и спину. Оставшиеся сидеть у костра разбойники покорно дают себя связать, протягивая мне руки, смотрят с мольбой в глазах. Понимаю, что передо мной вчерашние землепашцы.

Этот отряд успел ограбить не только деревню Гвенвилл: животных, бродящих по округе, оказалось гораздо больше, чем было угнано из деревни. Среди вещей инсубров ополченцы обнаружили роскошный пояс с золотыми пластинами, украшенный золотом меч и длинную кольчугу с боковыми разрезами до бедер, чтобы удобнее было ехать верхом.

Кольчуга для обычного галла — целое состояние, дорогой пояс — это еще и высокий статус владельца, а такой меч мог принадлежать аристократу королевской крови. Где эти разбойники захватили такую добычу, можно было только догадываться. Возможно, их шайку возглавлял кто-то из дома Бренна.

Мне с благодарностью за, так сказать, руководящую роль в этом предприятии "бойцы" решили отдать столь ценные трофеи. Наверное, тут не обошлось без Гвенвилл. Стою перед высоким парнем, преклонившем колено. Он протягивает мне все это добро: мечь, броню и пояс, а я не знаю, что предпринять.

Гвенвилл шепчет на ухо: "Бери. Это дорогой подарок, но заслуженный. Ты вернул им больше, чем они могли бы потерять".

Принимаю. Деревенские радуются. Зовут ужинать к костру инсубров. Пили, закусывая мясом, до глубокой ночи.

В деревне нашего возвращения так скоро не ждали. Всполошились поначалу, потом стали радоваться. Как дети: смеются, бегают от овцы к барану, гладят, разговаривают с животными. Женщины, посовещавшись, стали суетиться. Начали сносить на холм у реки шкуры и посуду. Старики отобрали баранов и свиней на убой. Вскоре истошный визг обреченных животных стал слышен и в деревне.

Заперев пленников, Гвенвилл сказала, что завтра все равно поедем в Мутину. И что мне стоит пригласить себе в тримарцисий компаньонов из тех воинов, что участвовали в погоне за инсубрами.

Я присматривался к деревенским, как только наш отряд выступил в погоню. Так что решал недолго. Моему приглашению несказанно обрадовался самый молодой — Уэн.

С разрешения Гвенвилл я подарил ему короткую кольчугу.

А вот Хоэль — угрюмый парень лет двадцати пяти, обладатель могучего телосложения и роста под два метра, даже получив в подарок меч, эмоций не проявил. Сказал только, что один он у старой матери. Приняв мои уверения, что, мол, вся деревня позаботиться о ней, согласился защищать меня и днем и ночью.

Мегапикник на берегу удался. На холме, лежа на шкурах, ели и пили почти все, кто смог прийти на праздник. В деревне остались только дряхлые старики и больные. Пастухи — и те сменяли друг друга каждые два часа.

Славили не только богов. Немножко похвалы досталось и мне. Время от времени кто-нибудь кричал: "Выпьем за Алатала и Гвенвилл!" Пили в охотку.

Решился взять слово и я. Предложил выпить за тех парней, что приняли участие в погоне. Выпили и за них.

Сам я только губы вином смачивал, иначе упился бы уже давно. Мужчины деревни постарались занять места поближе ко мне и Гвенвилл, поэтому, когда я заговорил с ней о будущем деревни, шум поутих.

— Завра мы уедем в Мутину, а что, если воры снова пожалуют? — спрашиваю как бы между прочим.

Не раздумывая, моя валькирия отвечает:

— Вернемся, отомстим.

— Отомстим! — поддерживают ее мужчины криком.

— А если в наше отсутствие те парни, что принимали участие в погоне, посторожат перелазы и лесные дороги на подходах к деревне? Хуже не будет?

Мужики задумались.

— А кто работать за них станет? — спрашивает "колхозник" с длинными рыжими усами и огромным животом.

— Да хоть бы и ты. Лучше поработать за Конала, чем лишиться коня и овец. А, может, если днем нападут, то и свиней своих потеряешь. С полей урожай убирать не завтра же? — поддерживает мою идею Гвенвилл.

Решили, что с охраной — спокойнее.

Будущих охранников сразу же потянуло на подвиги: похваляясь друг перед другом, они стали размахивать топорами, бороться и стрелять из луков по подброшенным деревянным мискам.