Сборник "Соломон Кейн"

Лишь сейчас Кейн сообразил, что чернокожие дикари видели причину всего только что произошедшего в Н'Лонге, и каким-то непостижимым образом они связывали месть колдуна с ним, Соломоном Кейном.

Англичанин посмотрел на сцепившиеся в смертельных объятиях у подножия идола тела. Сонга не подавал признаков жизни, и то, что убило его, тоже больше не двигалось. Наклонившись, он положил руку на грудь колдуна. Пульса не было. Никакого сомнения, старик был мертв, даже тело успело остыть.

Кейн начал было подниматься, но замер, не докончив движения… Ему показалось, что его ладонь, все еще опирающаяся на грудь Н'Лонги, ощутила живое тепло, неожиданно вернувшееся в тело. Было ли это дьявольское наваждение или просто причуды перевозбужденного мозга? Он склонился над колдуном и вздрогнул. Ошибки не было. Только что бывший мертвее камня, шаман начал дышать! Снова застучало сердце, наполняя жилы горячей кровью.

Н'Лонга открыл глаза и уставился на Кейна бессмысленным взглядом новорожденного. Несмотря на то что у англичанина по спине бегали мурашки, он не смел отвести взгляда. Прямо на его глазах бездумные прозрачные зрачки налились знакомым змеиным блеском, а толстые губы раздвинулись в ехидной улыбке. Н'Лонга зашевелился и сел. Чернокожие воины опять пали ниц, а затем поднялись на колени и затянули странное песнопение.

Кейн с удивлением оглядел словно впавших в транс воинов, покачивающихся взад и вперед. В их молитвенном хоре англичанин явственно различал имя Н'Лонги, повторяющееся рефреном.

— Н'Лонга! Н'Лонга! Н'Лонга! — выкрикивали дикари с ужасом, восторгом и каким-то сверхъестественно пугающим почитанием. Колдун поднялся на ноги, и мужчины, побросав копья, распластались перед ним на земле.

Н'Лонга удовлетворенно кивнул головой.

— Моя великий колдун! Моя совершить огромный вуду! — с торжеством в голосе объяснил он Кейну. — Твоя видеть! Моя дух оставлять тело, убивать Сонгу, потом возвращаться обратно в тело! Так! У неназываемого Черного есть только одна моя такой великий колдун!

Кейн автоматически оглянулся на Черного бога, возвышающегося над ними в ночи, а затем вновь посмотрел на казавшегося ему недавно смешным старика. Тот протягивал к идолу руки, словно обращаясь к снисходившему в изваяние божеству.

И снова Кейна коснулась тень темных чудес. В его голове зазвучал голос, столь же мудрый, сколь и жестокий:

«Кто бы ни правил этой землей, мне не приходится жаждать. Завоеватели, убийцы, колдуны… бесконечная череда эфемерных существ проходит перед моими глазами, словно вереница бесплотных теней, бредущих из ниоткуда в никуда. Лишь я пребываю вовеки. Единственная реальная власть в этом мире — моя власть, потому что я душа этого мира», — говорил с Кейном Черный бог.

Кейн воздушным пузырьком всплыл из мистических глубин, в пучины которых погрузился его разум, возвращаясь к реальности.

— Ле Лу! — вспомнил он, что привело его сюда. — Куда скрылся мерзавец француз?

Н'Лонга что-то повелительно бросил неграм. В ответ добрых пара дюжин рук с энтузиазмом указали направление. Откуда-то была извлечена рапира англичанина и торжественно вручена владельцу. Мистическое наваждение рассеялось: Соломон Кейн вновь стал тем, кем являлся, — рыцарем без страха и упрека, беспощадным мстителем, Бичом Божьим. Кейн, разминаясь, пару раз взмахнул ни разу не подводившим его оружием и, точно разъяренный леопард, помчался по свежему следу.

5

Ветки и цепкие лианы хлестали Кейна по лицу, ноздри англичанина забивал тяжелый аромат испарений ночных джунглей. Но, по крайней мере, полная луна освещала ему путь. Под пологом леса лежал узор из непроглядных теней и ярких пятен света. Ночное светило превращало тропические заросли в подобие волшебного лабиринта, выкованного из черненого серебра.

Кейн не мог знать наверняка, этим ли путем проследовал человек, за которым он столько лет гнался. Но то, что кто-то здесь недавно прошел, не подлежало сомнению.

Сломанные ветки, оборванные побеги, потревоженная опавшая листва — все, казалось, кричало пуританину: здесь только что промчался беглец! Промчался в спешке, не разбирая дороги и не пытаясь заметать следов.

Кейн летел по следу, ведомый неким новым знанием, появлению которого был обязан событиям этой фантастической ночи, навсегда оставившим свой след в его душе. Англичанин несся вперед на крыльях мести. Он верил в свою звезду и в то, что Силы, властвующие над людскими судьбами, рано или поздно сведут его лицом к лицу с проклятым французом.

Со стороны только что оставленной им деревни вновь послышался ритмический перестук тамтамов. Какие новости в эту ночь разносили они над притихшими джунглями? Какие уши внимали известиям о триумфе могущественнейшего Н'Лонги, о жуткой кончине вождя Сонги, о свержении белокожего чужака Глаза-как-у-леопарда и о великом и страшном торжестве неназываемой магии, о которой барабанщики осмеливались изъясняться лишь намеками.

«А может, все происходящее было просто сном?» — в который раз задавал себе вопрос Кейн, пробираясь сквозь заросли. Но нет, он оказался свидетелем непотребного волшебства. Пуританин собственными глазами видел, как убитый на алтаре зловещего демона человек восстал из мертвых — восстал, чтобы убить Сонгу, и после этого опять покинул мир живых.

Неужели Н'Лонга в самом деле переместил свой дух, свою жизненную силу в мертвое тело, чтобы заставить его послужить себе даже после смерти? Соломон Кейн мог засвидетельствовать, что в один момент старый колдун у столба пыток действительно умер, а мертвец, лежавший на алтаре, поднялся, чтобы исполнить волю Н'Лонги. И лишь после того, как труп свершил расправу над вождем, осмелившимся бросить открытый вызов шаману, безжизненное тело покинула та неведомая сила, что его наполняла, и Н'Лонга ожил!

Несмотря на то что сознание пуританина отказывалось воспринимать подобную бесовщину, Кейн понимал, что с фактами не поспоришь. Должно быть, где-то в дремучих дебрях бескрайних просторов джунглей и речных проток Н'Лонга обрел ответы на великую загадку Жизни и Смерти. И это великое Знание, которое, по мнению англичанина, было не снести одному человеку, позволило колдуну отбросить оковы и ограничения плоти.

Соломон Кейн отказывался даже думать о том, на каких условиях эта темная мудрость, рожденная в незапамятные времена в сердце кровавого континента, досталась колдуну. Каким чудовищным жертвоприношением удовлетворил он своих ненасытных языческих богов? Какой жуткий ритуал оказался достаточно действенным, чтобы заставить Черного бога расстаться с тщательно сберегаемым секретом? И какие невообразимые путешествия за пределами времени и пространства предпринял Н'Лонга, научившись отделять свое «я» от физической оболочки и посылать свой действительно могучий дух в те неведомые, скрытые от всех остальных смертных края, где вершатся судьбы мира.

И вновь его разум заполнили вкрадчивые голоса тамтамов. «В тенях — мудрость! — говорили они. — Власть тьмы и ее сила! Войди во тьму и обрети мудрость и волшебство! Ибо магия Древних избегает солнечных лучей. Мы помним, — говорили тамтамы, — затерянные в бездне времен века, когда человек еще не сделался разумен… и слаб… Мы помним, — говорили тамтамы, — богов-зверей, горделиво шествующих над миром, — богов-змей, богов-обезьян. Но был еще и другой, безымянный Черный бог, тот, что пил кровь и чей невыразимый голос заставлял содрогаться в ужасе горы; бог, что пировал и тешил свою плоть во мраке. Именно ему принадлежали тайны Жизни и Смерти. Мы помним их всех, — говорили тамтамы. — Мы помним, помним…»

Вот что слышалось во мраке ночи Кейну, охотнику на человека. Пуританин отлично понимал все то, о чем рассказывала песнь тамтамов воинам в уборах из птичьих перьев, воинам в звериных шкурах, воинам с повязками из змеиной кожи на лбу и множеству прочих, что жили на Черном Континенте. Другое дело, что тамтамы разговаривали с ним, Соломоном Кейном, на другом языке, обращаясь непосредственно к тому темному уголку души, что сокрыт в каждом живущем, — ибо таково было черное благословение Н'Лонги.