Элизиум, или В стране Потерянных Снов (СИ)

— Я начинаю смотреть на вещи реально. Я помню… черт, я помню, как ты станешь меня отговаривать через несколько недель. Как ты скажешь, что я обезумел, что мои надежды — пустые, глупые сказки.

— Но ведь я ошибался?

— Не в главном.

— Знаешь, сегодня… ох, скорее бы оно закончилось, это «сегодня». Но сегодня я тоже ошибся. Я говорил про фотографию, про зеркало Еиналеж…

— И правильно, — перебил его Драко.

— Нет, неправильно. Все это было реально, для тебя — реально. Я видел твое лицо. Я не знаю, где ты взял столько мужества. Ты прошел через все второй раз. Сам, добровольно, и до конца. Драко? Ты слушаешь?

— Да, но…

— Так вот, слушай внимательно: я увидел тебя в комнате Скорпиуса и в этот момент я подумал: у мужика охренительно железные яйца.

Драко не смог удержать улыбку и короткий, похожий на всхлип, смешок.

— Да, да, именно так. Именно такими словами. Ты знаешь, яйца вырастают у некоторых, когда нужно драться, или бежать, или кого-то спасать. У большинства, так мы устроены. Но я никогда не видел, я не могу представить никого, кто по собственной воле пошел бы туда, где случилось столько горя, прожил бы все это еще раз, без всякой надежды, без всякой защиты, наголо, без наркоза… и не сошел бы с ума.

— Откуда ты знаешь? Может быть, я сошел?

— Еще нет. Когда увижу, то скажу тебе, не беспокойся. И… дай мне закончить, ладно? Я подумал, что с такими яйцами ты прогнешь под себя всю гребаную Сомнию, весь этот трахнутый мир. И я уверен, что это будет. Что все будет, и все закончится хорошо. Потому что иначе… я уж и не знаю, кто еще. Кому достанется выигрыш, как не тебе. Я просто не могу представить, что ты сдашься.

Драко подумал, медленно и лениво, что Поттер, в сущности, чрезвычайно банален и глуп. Что его плоский умишко не может предположить ничего, кроме смелости, а между тем…

Дело было не в ней, а в том, что он уже сдался. Все красивые речи Гарри касались будущего — но здесь, в прошлом, Драко позорно и навсегда сдался. И он был рад собственной капитуляции. Трусливо и подло радовался тому, что теперь, когда он полностью осознал невозможность бороться, он может просто сидеть, закрыв глаза, и ждать решения своей участи, никуда не бежать и ни о чем не заботиться.

Все было ударом, финальным и милосердным.

Шестого октября мир изменился, но изменения эти Драко принял лишь много месяцев спустя — по иронии сомнийской магии, правда, в день шестого же октября. Что ж, кому-то понадобилось набросить на время петлю и стянуть два конца, привести Драко к полнейшему провалу и вышвырнуть в ничто, в никуда.

— Я уже сдался, — сказал он спокойно. — Я больше не знаю, куда мне идти. Я и прежде не знал, но, с картой в голове, с картой на куртке, мне казалось, что я могу… решать. Теперь я не хочу ничего решать.

Я хочу закрыть глаза и больше никогда не открывать, подумал он, но вслух не произнес. Он опасался бурной реакции Гарри, который стал вдруг таким целеустремленным и так жаждал утешить, ободрить.

— Но ты! Ты поддерживал меня всю дорогу, ты меня уговаривал, ты говорил, что мы правильно идем, и что мы…

— Я был глупым, — сказал Драко. — Я ничего не знал.

— Зачем же оставил книгу? — вдруг спросил Гарри. — Зачем она, по-твоему, если искать и бороться теперь бесполезно?

Драко приоткрыл один глаз и посмотрел на свои руки.

— Наверное, чтобы тот, другой, Малфой, все сам понял.

Гарри отмахнулся:

— Не ври мне и себе. Ты хочешь, чтобы он прошел весь путь, и ты боишься, что он не сможет или не сообразит… И ты — это он, господи боже, Драко! И ты никогда не сдашься. Допустим, они сейчас вышвырнут нас обратно? На пустоши? Что ты станешь делать? Куда пойдешь?

Никуда, подумал Драко с раздражением. Я лягу в пустом коридоре, и буду лежать, пока кровь из носа не натечет в глотку, и пока я не захлебнусь ею, как захлебываются морской водой тонущие там, в будущем, как захлебнулись моряки корабля из царства Заката.

— Куда? А куда мне идти? Наверное, в царство Утра.

— Вот, — наставительно сказал Гарри. — Потому что Скорпиус жив, и ты вернешь его…

— Разумеется, мой сын жив. И здесь, и там. И в прошлом, и в будущем…

Драко не смог закончить, горло его сжалось от предчувствия какой-то ужасной, темной тайны, которая была в этих словах, и которой он не понимал.

— Значит, нельзя быть слабым. Не тебе быть слабым. Эй, — Гарри мягко потыкал кулаком в его плечо. — Ты же только что отрастил самые железные в двух мирах яйца!

Драко рассмеялся, невольно и негромко. Гарри придвинулся ближе, обнял его и поцеловал между бровей. Прикосновение его губ было горячим, быстрым и ласковым: родительский, целительный поцелуй, без похоти, без упрека.

Драко ткнулся лбом в его плечо и замер, не желая продолжать разговор и не желая размыкать объятие.

— С этими козлами и их клубом я еще разберусь, — пробормотал Гарри, а его руки гладили волосы Драко, шею и плечи, — нам бы только найти настоящую дверь в Замирье. Но… найдем. Подумай сам, кто еще столько прошел, видел пустоши и не сдох на них, видел топи и не утонул в них, видел столько всего, столько всего узнал?

— Поттер исполняет гимн во славу себя самого, — промычал Драко в рукав.

— Да, — Гарри фыркнул. — А что мне остается? Ты с какого-то хрена записался теперь в пессимисты и скромники.

Их оставили в комнате с ключами, мистер Чанник даже не потрудился произнести прощальную речь, а два дуболома-охранника, с ног до головы в черном, просто втолкнули проколовшихся туристов в красный сумрак.

Гарри пообещал им веселую жизнь, но дверь с треском захлопнулась, повернулся ключ в замке — и все другие ключи тихонько зазвенели.

Драко посмотрел на рукав своего камзола, выпачканный в плесени и пыли, пощупал сумку на плече. Гарри наклонился и подергал голенища сапог, потом вытащил кинжал и потряс им, словно бы убеждаясь в его реальности.

— Другого пути нет? — спросил он у ключей на потолке. — Вы на это намекаете?

Драко посмотрел на бархатный занавес. Он тихо покачивался, будто от сквозняка.

— Ладно, — с непонятной угрозой произнес Гарри. — Ладно, будь по-вашему.

— Интересно, — тусклым голосом сказал Драко. — Интересно, в какой момент времени мы окажемся там? Сколько времени пройдет?

— Пройдет ли вообще, — откликнулся Гарри. — Если нет, мы опять увидим человека-птицу.

— Не сказать, что блестящая перспектива, — Драко раздвинул края занавеса, толкнул дверь. Она поддалась легко, отворилась без звука.

Он уставился в голубые, наивные глаза.

Гарри оттолкнул его и вышагнул первым.

Драко хотел предупредить, но чьи-то руки буквально втащили его в подземелье, а в лицо нацелился кончик длинного меча.

— Драко! Назад! — крикнул было Гарри, но и его уже держали двое.

Человек-птица так и стоял у открытой двери, переминаясь с ноги на ногу, по-прежнему в замызганной рубашке до колен, с непонимающей и дрянной улыбкой на красивых губах.

Кто-то ударил по двери, слабые пальчики оборотня соскользнули с нее, занавес покачнулся в последний раз, сошелся, как две складки живой плоти, а запах сырости и запустения вытеснил острый, звенящий запах Лондона.

— Именем короля Полуночи, вы двое арестованы.

Драко дернулся, пытаясь вывернуться из железной хватки, но его только крепче сжали с двух сторон. Он завертел головой, натыкаясь на какие-то кожистые наросты, черные ремни, бряцающее оружие.

Эти существа были высокие — макушки их почти упирались в потолок — длиннорукие, сутулые, кожаные сборные доспехи отливали нефтяным блеском.

Лица закрыты были сплошными масками с выпуклыми, темного стекла, окулярами там, где, предположительно, находились глаза.

Тот, кто командовал, однако, был человеком.

Выглядел как человек, во всяком случае: он был коренастый, лысый, в темных круглых очках. Двойной подбородок лежал жирными складками на жестком вороте куртки, плоский нос и узкие губы придавали ему сходство с каким-то земноводным. У него были карикатурно широкие, толстые плечи, и короткие пухлые руки, затянутые в тугие перчатки. Голос же был низкий, сиплый, отрывистый: