Принуждение к миру

– Какой интересный комод…

– Не трогай ничего, мы не дома.

– Сам же сказал – помоги найти одежду.

Верхняя выпуклость вдруг вылезла из стены, будто живая.

– Ай! – отскочила Млада.

Андрей засмеялся.

– Здесь все подчиняется своим магическим законам. Это действительно комод.

Млада с опаской, вытянув шею, оглядела высунувшийся ящик, покачала головой.

– Там белье, но твоей одежды нет.

– Поищи в других ящиках.

– Здесь нет ручек… ой!

Верхний ящик сам собой втянулся в стену, зато открылся ящик пониже.

– Я боюсь! – оглянулась Млада.

– Не надо бояться, милая, – вошла в комнату улыбчивая пожилая женщина в красивом платье с лентами и кружевами, с платком на седой голове. – Никто вас здесь не обидит. А одежа его сохнет. Пусть пока майстру накинет.

Женщина вытащила из нижнего ящика комода, встроенного в стену, длинный пушистый халат зеленоватого цвета, с переливами, протянула Младе.

– Идемте в трапезную.

Она вышла.

Млада протянула халат Андрею.

– Иногда мне кажется, что я сплю.

– Мне тоже, – задумчиво ответил он, накидывая легкий и теплый халат, сшитый из какой-то толстой ворсистой ткани. – Хотя я теперь понимаю…

– Что?

– За нами все время наблюдали люди волхва. Я чувствовал, но не мог определить, кто. Думал – наши враги.

– Почему ты решил, что за нами наблюдали волхвы?

– Иначе трудно объяснить появление нашего спасителя в здании велотрека. Пока мы сражались с магистром, он уничтожил всю его команду.

Млада зябко вздрогнула.

– Отвечать тем же – быть таким же, как магистр.

– У него не было выбора. Он спасал нас. Хотел бы я еще раз встретиться с ним – это великий мастер… Но не будем о грустном, идем обедать.

– Завтракать, еще утро.

– А впечатление такое, будто я сутки спал.

Они выбрались из спальни, располагавшейся на втором этаже терема, в короткий коридорчик с еще одной дверью.

– Что там?

– Такая же спальня, там лежит Гордей Миронович.

Андрей приоткрыл дверь в комнату, разглядел в полутьме лежащее на кровати под белой простыней тело, но входить не стал. В комнате светился лишь сучок над изголовьем кровати, освещая бледное лицо полковника, но психоэнергетический фон в спальне был спокойный, умиротворенный, и запахи по ней бродили живые, запахи сосновой смолы и трав.

– Живой, полковник, – прошептал Андрей, закрывая дверь. – Я уж думал – кранты ему, убил магистр, височную кость проломил, как-никак. А где другой наш полковник?

– Уже со своей девушкой обнимается, – улыбнулась Млада. – Из него лекарь три пули вытащил, и раны сразу заросли! Даже не верится, что такое возможно.

– Мы еще многому здесь будем удивляться. Хотя главное не в этом.

– А в чем?

– Существование Ладомирья и других волхвовских центров дает надежду… надежду на возрождение. Сейчас наступила эпоха катарсиса, эпоха очищения России от зла, и я думаю, что волхвы все-таки принимают в этом участие, хотя и скрытно.

– Почему – все-таки?

– До сих пор я думал иначе, что Россия завоевана – в информационном и финансовом планах – и уже никогда не поднимется с колен. Буду очень рад, если ошибался.

Они спустились по винтовой деревянной лестнице на первый этаж терема, услышали смех и вошли в открытую дверь, ведущую в трапезную хозяина.

Тарасов, в таком же халате, что и Андрей, держал в объятиях Яну, пытавшуюся вырваться, увидел входящую пару и, ничуть не смутившись, вскинул руку над головой.

– Привет, мастер. Как самочувствие?

– Нормально, – сдержанно ответил Андрей.

– Ну и отлично! Садись, позавтракаем.

Вырвавшаяся из объятий полковника покрасневшая Яна подошла к Младе, взяла ее за руку.

– Все хорошо?

– Как в сказке со счастливым концом, – улыбнулась Млада. – Не хочется просыпаться, если это сон.

– Как ты думаешь, – понизил голос Тарасов, подходя к Андрею, – нас не просто так вытащили из петли? Не потребуют платы?

– Это не те люди, – осторожно возразил Данилин.

– Дай бог, как говорится, только я совершенно точно знаю, что за все надо платить. Ты что-нибудь слышал о Духовно-Родовой Державе Русь?

Андрей задумался.

– Пару раз мне попадались брошюрки с интересной информацией о существовании определенной структуры… Существует несколько славянских центров, союзы и общины… Вполне возможно, что все они объединены в единую систему, эту самую Державу. А что?

– Этот парень, что нас освободил…

– Лихарь.

– Он из рати Рода, витязь. Слышал что-нибудь о такой рати?

– Нет.

– Это мне наш хозяин сказал, Гостомысл. Он ждет нас после завтрака в соборной.

– Что ж, там все сразу и выяснится.

– Соборная – это его кабинет, что ли?

– Узнаем.

– Мужчины, завтрак стынет, – с притворной строгостью сказала Млада.

– Садимся, – сразу согласился Тарасов.

Они сели за стол, способный уместить не менее десяти едоков.

– Наверное, у хозяина большая семья, – предположила Яна.

– Скорее трапезная рассчитана на множество гостей, – ответил Тарасов. – Если бы здесь жила большая семья, мы бы то и дело сталкивались с домочадцами.

– Может быть, они не хотят стеснять нас. Да и утро еще…

– Может быть. – Владислав потер руки, оглядывая стол. – Приступим, гости дорогие, что-то я проголодался.

На столе дымились четыре керамических сосуда с яствами. В первом была вареная картошка с маслом, во втором овсяная каша, в третьем тушеные овощи, в четвертом жареные грибы. Кроме того, здесь стояли блюда с маринованными огурчиками, квашеной капустой и солеными груздями, а также салаты из свежих – как только что с грядки – овощей, из корней лопуха и вяленой рыбы, из крапивы и сельдерея и баклажанная икра. Плюс горка блинов, сметана, варенье и мед. Плюс самовар и чайник.

Тарасов поймал вилкой груздь, положил в рот, проглотил и сказал, закатив глаза:

– Уму непостижимо! Пожалуй, я бы не отказался здесь пожить пару недель.

Остальные засмеялись и принялись накладывать себе кто что хотел, почувствовав себя свободно и легко, как дома.

Завтрак закончился чаепитием. Но пресыщения едоки не ощутили, организм каждого воспринял еду как нерасслабляющий добрый дар, вливающий силы и бодрость духа.

Пришла та же пожилая седая хозяйка, а может быть, домработница, которую звали Аглая, очень подвижная и быстрая, и поблагодарившие ее за изумительно вкусную еду женщины начали собирать посуду со стола, чтобы отнести на кухню и помыть.

– А вас ждет Владыко Сварг, – сказала седая со значением. – Пройдите в соборную.

– Значит, Гостомысл тут не главный? – поинтересовался Тарасов.

– Гостомысл – заботник, а Владыко – Белый волхв, Хранитель Рода. Он хочет побеседовать с вами.

– Во как! – пробормотал Владислав, встретив взгляд Андрея. – За что же это мы удостоены такой чести?

– Где ваша соборная? – обратился полковник к Аглае.

– А наверху, в маковке, по лесенке подниметесь, минуя спаленки.

– Неудобно в халатах-то идти…

– Сейчас принесу одежу, – засуетилась Аглая, исчезая, и вскоре принесла выстиранную и поглаженную одежду мужчин. Тарасов и Данилин переоделись.

– Даже дырки зашили… – пробормотал Владислав. – Что значит – русское гостеприимство.

– Гостеприимство не имеет национальности, – улыбнулся Андрей. – Но наши предки, по отзывам чужестранцев, действительно славились гостеприимством.

По винтовой лестнице они поднялись на третий уровень терема, в «маковку», как сказала хозяйка, и вошли в просторную комнату с закругленными стенами, которую занимал большой круглый деревянный стол и с десяток деревянных же кресел с резными спинками. Навстречу гостям поднялись двое: сам Гостомысл, высокий, крепкий, сильный, одетый в серую рубаху с шитьем, подпоясанную витым синим шнуром, и такой же высокий, могучий телом, но совсем седой, с длинной белой бородой, темнолицый старец, глаза которого светились как два чистейшей воды аквамарина. Кроме белой рубахи, на нем был необычного покроя пиджак без воротника, синего цвета, с орнаментальным шитьем, и такие же штаны.