Этот мир придуман не нами (СИ)

— Глупая рабыня не знает. Но хвосты артистов, которые играли в мистерии "День победы", она тоже взяла себе.

— Понятно. Курсант Марртах, наведи здесь порядок. Завтра, послезавтра свободен! Все свободны, господа.

Оглянулась на Марра — сидит на краю помоста, татакины ругательства бормочет. Нашла куратора его группы.

— Господин, глупая рабыня хочет спросить, Марр прошел испытание?

Глянул на меня — аж спрятаться захотелось.

— Не завалил. — Стоит, хвостом хлещет. Уже жалею, что спросила. — Отправил бы тебя на конюшни, но здорово ты в мистерии играла. Лихо хвостом отмахивала. Поэтому прощаю.

— Спасибо, господин. — Хотела отойти, но нарвалась на окрик.

— Стой! Скажи, Миу, почему там, где вы трое, все вверх дном? Твой старший брат ведь нормальный. Ни один караван под его охраной ограбить не сумели. А вы с Шурром что в казармах устраивали?

— Господин, рабыне очень стыдно. Но она уже выросла, она больше не будет… — сделала самую жалобную мордочку.

— Ладно, гуляй! — улыбнулся куратор.

Я быстро навела порядок, убрала метлы, вымыла плаху, высыпала угли из жаровни в яму с золой, отнесла меч в личный шкафчик Марра. И подогнала байк, чтоб Марру осталось только сесть и покрепче обнять меня.

Татака лежала в страшной комнате на медицинской кровати. Лежала на брюхе, как сказала Линда, каком кверху. Растянутая мягкими веревками как морская звезда. И у нее БЫЛ ХВОСТ!!! А на хвосте, там, где Марр его отрубил, шерсть выбрита, и два блестящих металлических кольца, соединенные шпильками. От каждого кольца в хвост блестящие шпильки уходят.

— Руками не трогать! — предупредила Марта. — И вообще, не трогать! Пусть девочка поспит.

Я понюхала дыхание Татаки — плохо пахнет дыхание. Шурр говорил, у меня дыхание тоже плохо пахло.

— Марта, можно, хвостики тоже посмотрят?

— Завтра пусть приходят, когда девочка проснется.

Я скорчила жалобную мордочку.

— Ну ладно, приводи. Но две минуты, и руками не трогать! — сдалась Марта.

За Хвостиками увязались все рыжие. Мне даже боязно стало, что Марта рассердится и всех выгонит. Но она только повторила, чтоб не трогали.

— А нам хвосты пришить сможете? — спросил кто-то.

— Принесете свежеотрубленные хвосты — пришью. Только свои, а не чужие. Чужие не приживутся.

Строители погрустнели.

— А что будет, если чужой пришить?

— Опухнет, воспалится, потом почернеет и отвалится.

Настроения в группе резко разделились Хвостики радовались, остальные…

— И ничего нельзя сделать? — робкий, жалобный голос.

— Почему — нельзя? Когда-нибудь научимся вам новые хвосты выращивать. Но это будет нескоро. Пройдут годы и годы. Вы к тому времени состаритесь.

Вечером прилетел Шурр. Марр кончил себя грызть, а Мухтар повел нас всех смотреть, что придумали на этот раз строители. Теперь они не весь дом собрали, а только контуры стен и комнат из игрушечных кирпичиков выложили. И каждый этаж на своем поддоне.

— Это — подвал. Здесь каждый жилец будет иметь свою кладовку, — хвастался Ктарр. — Это первый этаж, а здесь — второй. Тут жилые комнаты. Здесь лестница на первый этаж, а здесь — на крышу.

— Хорошо, — сказал хозяин. — Но почему внутренние стены в полтора кирпича? Хватит в полкирпича.

Мухтар заржал и прикрыл рот рукой. Оказывается, он тоже об этом говорил. Но строители были против. Немного поспорив, согласились, что внутренние переборки можно сделать в кирпич толщиной. То есть, в полметра на человеческом языке.

— Сопромата на вас нет, — усмехнулся хозяин. — Ктарр, ты себе какую комнату присмотрел?

Ктарр почесал в затылке и ткнул в комнату на втором этаже напротив лестницы.

— Удобно расположена, — согласился хозяин. — Один собираешься жить, или с женщиной?

Ктарр оглянулся на Амарру.

— С женщиной.

— А не тесновато будет? Не отвечай, это я так. Скажи, ты собираешься заводить детей? Семья без детей — это плохо.

— Если Владыка разрешит, то хотел бы троих или четверых.

— Вас двое и четверо детей. Скажи, вы поместитесь в этой комнате?

У Ктарра даже уши повисли. Ссутулился, не знает, куда руки девать.

— Так ведь… Нас много, а дом…

Хозяин обнимает его здоровой рукой за плечо, выводит из палатки, поворачивает лицом к пустыне.

— Смотри, сколько вокруг пустого, ничем не занятого места. Как думаешь, сколько здесь можно домов поставить?

— Без счета. Как звезд на небе!

— Так зачем в тесноте толкаться? Ты видел комнату, в которой Миу живет?

— Да, Владыка.

— Хочешь в такой жить?

— Да, Владыка!

— Так, в чем же дело? Построй и живи.

— А кирпичей хватит?

— Э-э-э, дорогой! Так не пойдет! Кирпичи сам делать будешь, — рассмеялся хозяин.

Думала, сейчас начнется народное ликование. Как же! Мертвая тишина.

— Мы взаправду будем во дворце жить? — робко спросила Поваррешка.

— Вы будете жить в том доме, который построите своими руками, — устало пояснил хозяин. — Построите хибару — будете жить в хибаре. Построите дворец — будете жить во дворце. Это ваш дом, выбирать вам. Мне все равно, у меня свой дом есть.

Тут Марта позвала хозяина на процедуры, а строители окружили меня.

— Миу, Владыка правду сказал? Ну, насчет дворца…

Вчера перед сном мы как раз говорили на эту тему. Поэтому я весело фыркнула.

— Скажи, мой хозяин умный?

— Умный.

— Не умный, а очень умный! А еще очень хитрый и предусмотрительный. А ты хороший строитель?

— Раньше думал, что хороший. А теперь…

— Между нами, ты пока никакой строитель. Но хозяин хочет, чтоб ты выучился на хорошего. Только он не хочет, чтоб ты учился на домах, в которых будут жить и учиться лицеисты и студенты. А для себя вы будете строить дом со старанием. Если что не так сделаете — переделаете без всяких уговоров. В общем, пока себе дворец построите, все тонкости изучите.

— Такое чувство, будто в другой мир попал, — пробормотал Ктарр. — Ну что, бездельники, во дворце будем жить, или в халупе?

Все-таки, не зря Линда выбрала Ктарра риммом строителей. Он прицепился как клещ, пока я не нарисовала ему планы всех этажей Дворца. А потом Марта пригласила меня на мокрое дело.

Запись четвертого урока много времени не заняла. Всего полстражи. Марта сказала, что я закончила земную среднюю школу, и пора думать о выборе профессии.

Ложиться спать наотрез отказалась, и даже пьяного сахара съела всего треть ложки. Пока не заболела голова, схватила одеяло и поспешила на улицу.

Недалеко от палаток горел голографический костер, звучала незнакомая песня. Ее пели встав в круг, положив руки друг другу на плечи и покачиваясь в ритме песни. Я приблизилась, и меня тут же включили в круг. В свете костра разглядела Линду, Шурра и Мухтара. Слов они тоже не знали, но подпевали припев.

Душевно спели. Песня закончилась и круг распался. Все расселись у костра, пустили по кругу корзинку. В корзинке оказались одноразовые стаканчики и пакетики вяленого хорошо просушенного мяса. Кто-то разлил по стаканам легкое вино. Выпили за будущий дворец, захрустели мясными сухариками. Линда откуда-то достала гитару и запела человеческую песню. Слов никто не понимал, но звучала песня красиво. Марр сел рядом со мной, и я тихонько объяснила ему, что в песне поется о людях, которые не хотят жить на одном месте. Им нужны рассветы, закаты, красота природы, новые места, новые впечатления и несложный быт. Потом зазвучала следующая песня, но голова болела все сильнее, и я отошла от костра. Завернулась в одеяло и прижалась лбом к остывающей стене железного дома.

На плечо легла рука.

— Что-то не так, сестренка?

— Голова болит. Помнишь, рассказывала, после обучения под колпаком всегда голова болит? Сегодня опять училась. Марта говорит, теперь пора профессию выбирать.

Шурртх обнял меня за талию и повел к озеру. Голова болела все сильней. Шурр что-то нашептывал на ухо, я не слушала. Автоматически перебирала ногами, зажмурившись и прижавшись к боку брата. Когда что-то делаешь, время идет быстрее. Нежные руки гладили меня по всем местам. Губы ловили мои уши. Я таяла и растворялась в этих ласках. Во всем свете остались лишь две вещи: боль и ласка.