Скала прощания

— Вы мне дали обещание, Мегвин. Прежде чем я открыл дверь, вы сказали, что готовы положиться на моё решение. Я не ожидал, что вы способны нарушить клятву. Я знаю, что ваш отец никогда этого не делал.

Мегвин отпрянула, уязвленная.

— Не упрекай меня отцом!

Эолер покачал головой.

— Тем не менее, вы мне обещали.

Мегвин пристально взглянула на него. Что-то в его сосредоточенном умном лице захватило ее настолько, что она не поспешила вниз по лестнице, как перед этим собиралась. Внутренний голос посмеивался над ее глупостью, но она выдержала его взгляд.

— Вы лишь частично правы, граф Эолер, — медленно проговорила она. — Вы же не смогли сами открыть ее — я вам помогла.

Он пристально посмотрел на нее.

— Ну и?

— Тогда — компромисс. Я знаю, что вы меня считаете упрямой и даже хуже того, но мне все равно нужна ваша дружба, Эолер. Вы всегда были преданы нашей фамилии, роду моего отца.

— Сделка, Мегвин? — спросил он без выражения.

— Если вы согласитесь спуститься со мной по лестнице до того места, где мы сможем ступить на плиты мостовой, я поверну и пойду назад с вами, если вы этого хотите. Обещаю.

Усталая улыбка коснулась губ Эолера.

— Вы обещаете, не так ли?

— Клянусь стадами Багбы, — она коснулась груди грязной рукой.

— Здесь было бы уместнее упомянуть Черного Куама, — он обреченно вздохнул. Его длинные черные волосы, уже не скрепленные тесьмой, рассыпались по плечам. — Ладно. Меня не очень привлекает мысль тащить вас силой вверх по лестнице.

— Вы бы и не справились, — заметила довольная Мегвин. — Я очень сильная. Давайте пойдем быстрее. Как вы заметили, люди ждут нас.

Они спускались в молчании. Мегвин была поглощена мыслью о безопасности, которая их ждет под сенью гор, а Эолер был занят своими невысказанными мыслями. Они смотрели на ступеньки, боясь оступиться, несмотря на их ширину. Лестница была щербатой, с трещинами, как будто земля пошевелилась в своем беспокойном сне, но обработка камня была все же выполнена превосходно. Свет ламп выявлял сложный рисунок, который спускался на ступени и снова взбирался на стену, тонкий, как листики молодого папоротника или кромки перышек колибри. Мегвин не могла удержаться, чтобы не обернуться к Эолеру с удовлетворенной улыбкой.

— Видите? — Она подняла лампу к стене. — Разве смертные способны на такое?

— Я вижу, госпожа, — отвечал он сдержанно. — Но подобной стены с другой стороны лестницы нет. — Он указал на обрыв в каньон под ними. Несмотря на пройденное ими расстояние, высота была достаточной, чтобы упав, разбиться насмерть. — Прошу вас, не нужно рассматривать рисунок так пристально, а то упадете в обрыв.

Мегвин сделала реверанс.

— Я буду осторожна, граф.

Огромная лестница внизу раскрывалась веером, развернувшись на дне каньона. Когда они отступили от стены, свет их ламп стал как бы слабее, его было недостаточно, чтобы рассеять глубокий и всепоглощающий мрак. Строения, которые сверху казались им резными игрушками, теперь нависали над ними, как фантастическое нагромождение темных куполов и закругленных башен, уходящих вверх, в темноту, подобно сталагмитам. Мосты живого камня пролегали от стен котлована к башням, обвивая их, подобно лентам. Благодаря тому, что все части города соединялись каменными перемычками, он казался похожим на единый дышащий организм, а не на произведение каменотесного искусства, но совершенно явно был пуст.

— Ситхи давно ушли, госпожа, даже если и жили здесь когда-нибудь, — Эолер говорил серьезно, но Мегвин показалось, что в его голосе прозвучала нотка удовлетворения. — Пора возвращаться.

Мегвин взглянула на него с негодованием. Неужели у этого человека совершенно отсутствует любопытство?

— Тогда что это такое? — спросила она, указывая на слабое свечение почти в центре погруженного во тьму города. — Если это не свет лампы, я — дочь риммеров.

Граф воззрился на свет.

— Похоже на то, — промолвил он осторожно. — Но это может быть и что-нибудь другое. Свет, проникающий сверху.

— Я очень долго пробыла в тоннелях, — сказала Мегвин. — Наверху давно уже вечер. — Она повернулась и коснулась его рукой. — Пожалуйста, Эолер, пойдем! Не будьте таким старым занудой! Ну как можно уйти, не узнав?

Граф Над Муллаха нахмурился, но она видела, что в нем борются и другие чувства. Было совершенно ясно, что его распирает любопытство. Именно эта прозрачность его натуры так привлекала ее. Как мог он быть послом ко всем дворам Светлого Арда и в то же время порой быть таким легко читаемым, словно дитя?

— Ну пожалуйста, — взмолилась она.

Прежде чем ответить, он проверил масло в лампах.

— Хорошо. Но только для того, чтобы облегчить ваши страдания. Я не сомневаюсь, что вы обнаружили место, когда-то принадлежавшее ситхи или странному народу, который владел мастерством, нам недоступным, но который давно исчез. Они не могут облегчить нашей судьбы.

— Как вам угодно, граф. Поспешим же!

Она потащила его за собой в город.

Несмотря на ее уверенный тон, камни мостовой выглядели действительно давно нехоженными. Под ногами у них клубилась пыль. После того как они прошли некоторое расстояние, Мегвин почувствовала, что ее энтузиазм угасает, а мысли становятся грустными, потому что свет ламп превращает выступающие башни и связующие их мостики просто в гротескные рельефы. Они снова напомнили ей кости, как будто они шли через обглоданную временем грудную клетку какого-то немыслимого зверя. Следуя петляющими улицами через заброшенный город, она испытала такое чувство, как будто ее проглотили. Впервые полная погруженность в эти глубины, толща камня меж нею и солнцем показались ей гнетущими.

Они прошли мимо множества пустых дыр в фасадах домов, которые когда-то плотно закрывались дверьми. Мегвин воображала, как на нее глазеют из окон и затемненных проемов: глаза не злобные, но грустные, глаза, глядящие на преступающих эту границу скорее с сожалением, нежели с гневом.

Окруженная этими достойными руинами, дочь Ллута почувствовала на себе весь груз ответственности за то, чем не стал ее народ, чем ему никогда не суждено стать. Им было дано бесконечное пространство купающихся в солнечных лучах полей, но племена эрнистиринцев позволили загнать себя в горные пещеры. Даже боги покинули их. Эти ситхи, по крайней мере, увековечили себя в великолепно вытесанном камне. Народ Мегвин строил из дерева, и даже кости эрнистирийских воинов, которые сейчас выбеливает дождь и солнце наверху, со временем бесследно исчезнут. И никаких следов не останется от ее народа.

Если только кто-нибудь их не спасет. Но, конечно, этого не может сделать никто, кроме ситхи. А гае они? Куда они исчезли? Неужели и вправду умерли? Она была так уверена, что они ушли в глубины земли, но, может быть, они скрываются в другом месте.

Она украдкой взглянула на Эолера. Граф молча шагал около нее, разглядывая великолепные башни города, как цирккольский фермер, впервые приехавший в Эрнисадарк. Разглядывая его тонкий нос, растрепанный хвост черных волос, она вдруг ощутила прилив прежней любви, вырвавшийся из тайников, где, как казалось Мегвин, была заперта навеки, любви, такой же мучительной и несомненной, как печаль. Память Мегвин возвратила ее к их первой встрече.

Она была тогда всего лишь девочкой, но высокой, как взрослая женщина, вспомнила она с неудовольствием. Она стояла за стулом своего отца в большом зале Таига, когда новый граф Над Муллаха прибыл для принесения присяги на верность. Эолер казался в тот день таким молодым, стройным и быстроглазым, как лисица, в нем угадывались и волнение, и распиравшая его гордость. Казался молодым? Он был молодым: ему было едва ли больше двадцати двух, он искрился внутренним весельем и нетерпением молодости. Он поймал взгляд Мегвин, которая с любопытством выглядывала из-за высокой спинки отцовского стула. Она покраснела, как малина. Эолер тогда улыбнулся, сверкнув своими белыми маленькими, острыми зубами, и показалось, что он легонько откусил кусочек ее сердца.