Время волков

Мне нужно было время, чтобы найти ответ. Был ли я Тьмой? Я шел сквозь пламя, горе и боль, я шел сквозь кровь и смерть, я шел сквозь Тьму, но был ли я Тьмою? Нет же, нет! Всем своим существом я отвергал ее, но что еще важнее, я не верил в нее. Вопрос, поставленный мне, выдавал послания Древнего Народа. Я не верил в двуполюсность мира. Тьма, как и Свет, в чистом виде для меня не существовали. И все же та мифологическая Тьма не была моей сутью. Но, увы, так же, как Свет. Да и может ли кто-нибудь утверждать, что лишь Свет наполняет его?

— Я иду сквозь Тьму к Свету, — ответил я вопрошающему, — но, увы, не верю ни в то, ни в другое.

Я ответил ему честно, зная, что ложь он не приемлет. Но он не приемлет и такой правды, которая не совпадает с его.

— Путь к Свету и Свет — не одно и то же! — воскликнул посланник. — Идущий сквозь Тьму не вправе отделять себя от нее.

С этими словами он повернулся ко мне спиной и медленно пошел прочь. Во мне угасла надежда на спасение. Но посланник вдруг остановился. Не поворачиваясь ко мне, он произнес:

— Я не хотел тебя спасать, но я поражен, сколько сил и созданий вступились за тебя, взывая к моей жалости и умоляя помочь тебе. Да, многие просили за тебя, и среди них была та, которую ты так жаждал убить — Гелиона. Я мог бы отказать многим, но не в силах отказать ей.

У меня были сотни вопросов, готовых сорваться с языка, но я промолчал, боясь спугнуть своего странного собеседника. Он, не дождавшись от меня ответа, обернулся ко мне и продолжил:

— Ты отвратителен мне, как порожденье Тьмы. Но некто видит в тебе луч Света. Лишь по его просьбе я подскажу тебе, как покинуть остров. Между Светом и Тьмой есть лишь одна грань. Существует единственная вещь, что соединяет в себе Свет и Тьму и не является ни тем, ни другим. Если ты действительно не то и не другое, то ты поймешь, о чем я говорю. Между Светом и Тьмой есть лишь один мост, и этот мост послужит тебе переходом. Познай себя и произнеси свое имя, оно послужит ключом к проходу по мосту. Если увижу тебя вновь живым, тогда поверю в то, что Он не ошибся в тебе.

С этими словами видение посланца исчезло. Я остался один посреди разъяренной стихии, во власти рассвирепевших горных богов. Я проклинал этого надменного посланника, ничуть, впрочем, не удивленный его поведением. Стоит ли ожидать от надменного Туата де Дананн чего-то большего, чем неясных намеков? Но все же он говорил о возможности спасения. Кто-то просил его за меня. Немногие могли заступиться за меня, но раздумывать о том, кому я был еще нужен, некогда. Для собственного спокойствия я решил, что это, конечно и безусловно, мог быть лишь Гвидион. Нужно было очень быстро разрешить глупую загадку посланца. Он сказал, что если я не Тьма и не Свет, то должен знать, что соединяет в себе и то и другое, и при этом не является ни тем, ни другим. Глупец! Я, конечно, знаю, что это Меч Орну! Знать бы только, как вырваться из этих раскаленных гор. Но на это посланец даже не намекнул.

— Орну! — воскликнул я. — Умеешь ли ты открывать проход по Великому Пути?

— Мне слишком жарко, — раздался в моей голове металлический голос. — Здесь скоро будет жарко, как в кузне Гоибниу! Зачем ты принес меня в такую жару?

— В кузне Гоибниу? Так вот кем ты был выкован?! Орну рассмеялся хриплым, металлическим смехом.

— Неужели ты думал, что есть другая сила, равная ему, способная создавать такие мечи, как я?

Я опешил, неожиданно для себя осознав, что ношу с собой Меч, выкованный Гоибниу Кузнецом, одна лишь мысль о котором вызывает во мне липкий страх. Сколько раз я делился с ним своей кровью. И этот Меч должен был спасти меня с острова. Вот уж поистине то, что может нести добро и зло.

— Как можем мы покинуть этот остров? — спросил я.

— Ты еще спрашиваешь, как?! — возмущенно завопил Меч. — Безумец, надо было сказать посланнику, что ты Свет! Вот как!

— Но ведь это была бы ложь!

— О, Великий Гоибниу, скажи мне, откуда в этом лживом существе, целый год выдававшем себя за бога, вдруг перед смертью возникла такая щепетильность?

— Не хочешь ли ты сказать, что не знаешь другого способа открыть проход, кроме как солгать посланцу?

— Нет, не хочу. Не хочу ничего говорить, когда так жарко, — обиженно проворчал Меч.

— Неужели ты не подскажешь мне путь спасения, неужели ты хочешь погибнуть здесь вместе со мной?

— Я не могу погибнуть, я — бессмертен! — надменно проговорил Меч.

— Ну что же, отлично. Ты, конечно, не погибнешь, а будешь вечно прозябать на дне океана в темноте и холоде. Ни тебе битв, ни тебе горячей крови, одни пучеглазые рыбы.

Но Меч не внял моему животрепещущему описанию его участи, видно, мне не хватало красноречия Гелионы. Я опустился подле него на горячую землю, пытаясь вспомнить все известные мне способы прохода по Великому Пути. Но, увы, вспомнил я лишь один такой способ, тот самый, которым пользовался при мне Гвидион. Он вкладывал Камень Власти в углубление в надалтарном камне. Может ли Орну заменить этот камень? Я выдернул Меч из земли и вошел в круг гигантских камней. Надалтарный камень был раскален так, что до него стало больно дотрагиваться. Углубление оказалось небольшим, размером с кулак. Я решил начать с рукояти и вложил ее в углубление. Черная Голова прищурила один глаз и скривила рот в злобном оскале. Я пригрозил ей:

— Давай, давай, развлекайся. На дне океана ты заржавеешь, и уже ни один воин не захочет до тебя дотрагиваться.

Черная Голова закрыла второй глаз и показала мне язык. Поскольку ничего больше не произошло, я коснулся углубления в надалтарном камне острием Меча. Потом положил Меч на алтарь. Но проход оставался закрытым.

К грохоту, доносившемуся со всех сторон, прибавилось подозрительное шипение. Оглянувшись вокруг, я увидел, как по одной из горных ложбин к Мглистым Камням приближается темный поток лавы с мерцающими багровыми трещинами.

— Уже не будет дна океана, Орну, сейчас ты расплавишься и потечешь вместе с лавой.

— И ты, и ты потечешь вместе с нами, — расхохоталась Черная Голова, — расплавленные косточки, расплавленная кровь.

— Ах ты, дрянь! — закричал я, и с силой воткнул Меч в каменный алтарь. Лезвие вошло в него, словно в масло. — Ты, бесчувственная железяка, я таскал тебя повсюду, я поил тебя собственной кровью, а ты не хочешь мне даже помочь, а только глумишься надо мной.

Черная Голова сморщила свое лицо и застонала:

— О, Гоибниу, за что ты послал мне этого бестолкового мальчишку? Бедненький Балор, уверен, ты рыдаешь от горя и разочарования, наблюдая за ним.

Взбешенный его бессмысленной речью, я завопил как безумный:

— О да! Гоибниу, не ты ли ковал эту бесполезную железяку? Так я приду к тебе и возьму плату за плохое оружие! А ты, Балор?! Верно, твоя работа, что я оказался здесь?! Ты еще наплачешься со мной, Балор! Я больше не твой, у тебя нет уже верного Зверя, готового выполнять твои повеления. Я — Гвидионово порождение!

В отчаянии я молился Гвидиону, даже не осознавая, что давно перестал отличать романтический вымысел от известной мне реальности. Я уже не помнил, что сам выдумал историю об изгнанном сыне бога, и беззаветно верил в это порождение моей больной фантазии. И я вопил в бушующее небо:

— Гвидион, отец мой, сжалься над своим сыном! Мало тебе было слез моих и стенаний? Мало я вытерпел? За что ты невзлюбил свое дитя?

И в грохоте бушующих стихий мне слышались рыдания Гвидиона, и я молил его:

— Бог мой, Гвидион, протяни ко мне свою руку!

И моя изменчивая память, та, что так часто обманывала меня, подсовывая мне вымышленные видения вместо реальных событий, рождала во мне горькие воспоминания. Отец, что отрекается от сына, и в позднем раскаяние льет слезы, и ищет его по свету. Сын, бредущий по чужбине, в гордом одиночестве, поклявшийся никогда не возвращаться в отчий дом.

Кругом летели клочья раскаленной земли, похожие на обрывки кровавой плоти, подсвеченной изнутри. На моем теле появлялись все новые ожоги, но я не обращал на них внимания, потому что в неясных тенях, рождаемых Камнями, мне чудилась ссутулившаяся фигура Мага, протягивающего мне руку.