Скажи мне, что ты меня (СИ)

Люпин подошел к окну, с силой опершись на широкий подоконник. Он уставился за стекло - шел снег, острые макушки деревьев в Запретном лесу уже покрывали легкие белые насыпи, точно глазурь на торте. Лес, ветер, округа - все напоминало беззаботные школьные годы: визгливый смех Питера, возмущенные речи Джеймса, рука Сириуса, обнимающая за шею… Рем судорожно сглотнул, морщась от пронизывающей боли. Остался только Сириус, больше нет никого. И его друга, любимого, самого дорогого на свете, считают виновным в смерти таких близких им обоим людей… Ну не бред ли?

За его спиной раздавались шорохи и, минуя его, в распахнувшееся окно вылетел феникс Дамблдора. Рем обернулся к директору.

- Может быть, чаю? - мягко спросил Дамблдор, улыбнувшись как ни в чем не бывало.

- Нет. Дай знать, как получишь ответ, я буду в доме родителей.

Ремус замолчал, подошел к камину и взял горсть летучего пороха из блюда на нем.

- Ремус, если ты передумаешь…

- Никогда, - отрезал Люпин и бросил порох в камин.

Он соврал - отправился не в дом отца, а в Годрикову Лощину. Он еще не был здесь. Позавчера, едва узнав от перепуганного Энди Митчелла, что Волдеморт пал, Рем изменился в лице, слушая сбивчивый пересказ слухов из ближайшей деревни, которые принес приятель. Едва он услышал о смерти Лили и Джеймса, его мир точно пошатнулся. Он, не обращая внимания на все еще говорившего парня, аппарировал в Лондон - до него было ближе, чем до дома Поттеров, а в Дырявом котле услышал впервые об аресте Сириуса и о смерти Питера тоже. И тогда он бросился в Хогвартс, наивно веря, что Дамблдор точно поможет разобраться с этой нелепой ложью. Но Дамблдор верил… Это был удар, подобный вести о смерти друзей, не меньше.

Снег запорошил дорогу, но Ремус дошел до окраины. Сердце застыло при виде занесенных развалин когда-то такого родного дома друзей. Он потерянно оглядывал обломки стен, второй этаж, видневшийся точно в разрезе. Разумеется, тела Поттеров уже убрали, а над калиткой, просто заваленной цветами, записками, скорбными словами, светилась табличка с памятной надписью, но Ремус вошел, открыв ее, на территорию развалин и медленно опустился на колени. Наверное, будь он магглом, он нашел бы утешение в молитве, но ее он не знал. Он закрыл глаза, сглатывая невольные слезы, и мысленно попрощался с друзьями. Он просил у них прощения, что его не было рядом, что он не смог прийти на помощь в нужный момент, что бросил их и даже не удосуживался узнавать за последние месяцы, как они тут.

Рем не знал, сколько он так просидел на холодной земле, мысленно разговаривая то с Джеймсом, то с Лили. Но потом он встал и двинулся прочь из деревушки. Сейчас надо спасать Сириуса.

Дом родителей одряхлел еще больше с того момента, как он ночевал здесь на прошлое Рождество. Нежилое помещение с прохудившимися дверьми, сквозь щели которых теперь гуляли сквозняки, мутные от пыли и грязи окна - скоро дом грозил превратиться в нечто, напоминающее Визжащую Хижину… Но заботило ли это Ремуса? Пожалуй, пару лет назад, когда он ушел из этого дома жить с Сириусом, он навсегда решил его судьбу. Наверное, его матери бы не понравилось, во что превратилось это жилище, в которое она столько вложила, надеясь, вероятно, что, спустя годы, ее сын все еще будет звать это место домом.

Рем опустился в старое кресло у камина, прикрыв глаза. Последний год был таким же мутным, как вид из окна у камина. Он привык к стае, привык к тем людям, которые жили вдали от цивилизации и находили в том особую прелесть, а он просто пошел за ними и не захотел возвращаться. Но и куда ему было еще идти? Сириус остался в прошлом, то Рождество поставило точку в их отношениях, и Рем никогда не был глупым человеком, чтобы не понять этой очевидной вещи. Дамблдор не снял с него задания, и он просто исчез, возвратившись к тем полузверям, которые в последнее время могли бы понять его лучше, чем кто-либо еще.

Он обучал магии покусанных детей, а так же тех взрослых, кто проявлял к этому интерес, и в сём занятии нашел немало интересного для себя. Глядя на восторженные лица своих «учеников», которым удавалось то или иное заклинание, он испытывал легкое чувство гордости, но и безразмерную печаль. Он думал, что надо будет сказать Дамблдору во время очередной встречи, что неплохо было бы принять этих малышей и подростков в Хогвартс, придумать что-то, что поможет этим людям, как ему, учиться и скрывать свою сущность. Но он ничего не предпринимал, тем более, что и с Альбусом он не виделся, несмотря на короткие записки от него.

Ремус подвел мысленно своеобразную черту под прошлой жизнью. Да, он все так же стоял на стороне Ордена и был готов помогать ему в борьбе с Волдемортом, - обо всех важных нападениях он письменно сообщал Дамблдору. Но смысла хоть ненадолго вырываться из стаи к друзьям, в цивилизацию, он теперь не видел. После убийства девушки прошлой зимой, Ремусу казалось, он не имеет права находиться среди людей. И все это время он посвятил тому, чтобы научиться контролировать себя во время полнолуния. Добился ли он в этом реальных успехов - сказать сложно. Да, больше он никого не убивал, но сохранять сознание, будучи волком, было в тысячу раз болезненней, чем ранить самого себя в такие моменты. Он видел ужас людей, чувствовал сильнейшую жажду крови, и, нападая, стоило таких усилий не впиться зубами в шею человека… Люпин не знал, что его сдерживало в последнюю секунду. Не знал этого даже Грейбэк, который не раз говорил с ним об этом. Из всей стаи он оставался единственным человеком, кто не кусал людей в полнолуние.

Жизнь с оборотнями была вполне сносной, к ней оказалось неожиданно легко привыкнуть. Он теперь более понимал всех этих людей, которые, отринув прошлое, ушли в леса жить с теми, кто был способен понимать без слов.

Конечно, он тосковал по друзьям, по Сириусу, по своей прошлой жизни. Но не видел в себе сил вернуться и жить как раньше. Словно тонкая грань, иллюзия о том, что он такой же человек, как и все, просто у него проблемы по «мохнатой части», как любил говаривать Джеймс, разбилась в дребезги прошлой зимой и не подлежала восстановлению.

Иногда он думал, могло ли быть все иначе, не расстанься они так резко и безвозвратно с Сириусом. Думать о нем было нелегко. Боль со временем прошла, но тоска оставалась. Еще в четырнадцать лет он понял, что полюбил своего друга на всю жизнь - эти чувства не оставляли шанса, они полностью и навечно поглотили его. Рем ни разу не позволял себе обманываться - он прекрасно понимал, что никого другого он никогда не полюбит, но, впервые с тех лет, ему было грустно от этого факта.

Как-то они сидели с Энди Митчеллом в лесу, Рем, прислонившись спиной к дереву, правил работы своих «учеников», его приятель устроился рядом на траве и что-то рассказывал. Ремус никогда особенно не прислушивался к тому, что он говорит, он просто изредка кивал, обозначая отсутствующее внимание к разговору.

- Почему ты хмуришься? - внезапно спросил Энди, пересаживаясь ближе к нему.

- Что? - очнулся от своих мыслей Ремус, рассеянно посмотрев на светловолосого парня рядом.

- Ты хмурился. Тебе совсем не идет эта морщинка, тут… - Митчелл удивительно нежным жестом хотел было коснуться его переносицы, но Ремус быстро перехватил его руку.

- Не надо, - твердо сказал он. Но парень вдруг порывисто потянулся и поцеловал его в губы. От неожиданности Рем так отпрянул, что едва не упал на спину. Энди смущенно опустил голову, совсем не отнимая руку, которую все еще сжимал Люпин за запястье.

Ремус разжал пальцы и медленно снова сел прямо, тяжело вздохнув.

- Зачем?

Энди шумно сглотнул и взволнованно посмотрел на него.

- Потому что захотелось.

- Я не…

- У тебя никого нет, я же знаю! - так быстро зашептал Митчелл, что Ремусу пришлось прислушиваться, чтобы разобрать слова. - Ты всегда один! И я… ты с самого начала был не такой, как все! Ты умный, дружелюбный, такой утонченный и…

Он вдруг смолк, залившись краской. Рему стало его искренне жалко.